Прощай ХХ век (Память сердца)

Кроме сказок, моими настольными книгами того времени были: синий трехтомник А. С. Пушкина, страшные и сказочные повести Н. В. Гоголя, «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьева, «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, романы Фенимора Купера об индейцах и Майн Рида об отношениях белых и темнокожих американцев и тому подобное. Я читала и перечитывала любимые книги. Мой кумир Ходжа Насреддин был весел и мудр, он побеждал зло и помогал добрым и бедным людям. Веселый притворщик Швейк с наслаждением ел кнедлики с капустой и боролся за мир в Европе, саботируя службу в армии. В восемнадцать лет мне удалось побывать на родине Швейка, зайти в его любимый трактир в Праге и попробовать эти самые кнедлики, которые оказались обычными вареными кусочками крутого теста. Но как вкусно описывал их голодный Швейк, всегда готовый поесть! Как удивительно перекинулся во времени мостик между книжным Швейком, через мою переписку в шестидесятых годах со словацкой девочкой Милой, в Прагу семидесятых. Я не открою ничего нового, сказав, что в жизни все оставляет свой след. Не только дела наши, не только сказанное, но и когда-то прочитанное печатное слово, имеют последствия, которые могут выразиться во встрече с тем, или теми, о ком читал и думал. Мне не довелось побывать на родине Ходжи Насреддина, зато в начале девяностых я повстречала целую группу узбеков на отдыхе в Болгарии, которые отнеслись ко мне как-то особенно душевно и научили меня делать узбекский плов. Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Вий» пережиты и прожиты мною, как что-то особенно близкое, через маму, наполовину украинку, через многие летние поездки на Азовское море, где были такие же, как у Гоголя теплые и звездные ночи, полные аромата полыни и цветущей мальвы. Только побывав на Украине можно по настоящему почувствовать нежную поэзию этих произведений и безграничную любовь автора к своей Родине. А. С. Пушкин начался для меня с «Песен западных славян», таких притягательно страшных, поэтичных и близких по духу к гоголевским фантастическим произведениям. Потом были «Повести Белкина», а уже за ними я вошла в мир «Евгения Онегина» и лирических стихотворений. Позже А. С. Пушкин стал одним из двух главных моих писателей, второй среди них — Л. Н. Толстой. Самой важной моей детской книгой были «Легенды и мифы древней Греции». (С современной Грецией мне довелось познакомиться во время круиза в восьмидесятых годах!) Древнегреческие герои сходили ко мне с любимых страниц живые и в то же время сказочные, объединяющие небо и землю, несущие идею целостности и единства человеческого мира и мира божественного. Своим существованием они стирали грань между небесами и землей. Да и сами их боги жили совсем близко, на земном Олимпе. Неотразимость подвига, преодоления, казалось бы, непреодолимых препятствий, некая драматическая театральность происходящего в этих легендах и мифах имели для меня особую притягательность, сохраняя ощущение одномерности, плоскости удаленных во времени событий, как на древнегреческих амфорах, где люди изображены как бы в профиль, но этот профиль вмещает все черты лица и детали фигур. Театральная условность происходящего создает ощущение одновременной близости и удаленности того, о чем мы читаем. Как будто кусок пространства опустился к нам во времени и висит, отделяясь невидимой завесой. Кажется — протяни руку и коснешься шлема Афины Паллады, или золотого руна, свисающего со священного дерева. Но нет! Одно прикосновение и, сделав виток, картинка исчезает в небытие.

Глава 2 Море. Вологда. Поиски гармонии

Не знаю, что я люблю больше, лес или море. Есть в море и в лесу что-то для меня первозданное и материнское, я соединяюсь с водой и деревьями на клеточном уровне и ощущаю соприкосновение с ними как блаженство.