Прощай, Коламбус

— Бренда, что ты делаешь, черт побери? Ты же перепачкаешься!

— Их здесь нет.

— Кого?

— Денег. Я же говорила тебе.

Я уселся в кресло, подняв тучи пыли. Начался дождь. Из вентиляционного люка в дальнем конце кладовки потянуло осенней сыростью. Бренда встала с пола и уселась на софу. Ее колени и бермуды перепачкались в пыли, а когда она откинула волосы со лба, то черный след остался и над бровями. Посреди этого беспорядка и грязи я вдруг живо представил себе, как мы выглядим среди этой грязи и беспорядка: мы походили на молодую семейную пару, въехавшую в новую квартиру; в голову вдруг пришли мысли о необходимости иметь мебель, средства, вообще мысли о будущем — и единственной приятной вещью в этой ситуации был свежий воздух, проникавший с улицы. Он напоминал нам о том, что мы еще живы, но увы — ветер не мог служить нам пищей насущной.

— Что за деньги? — спросил я.

— Стодолларовые купюры… — Бренда тяжело вздохнула: — Когда я была совсем маленькой, и мы только что переехали сюда из Ньюарка, папа привел меня в эту комнату и сказал, что если с ним что-нибудь, случится, то я. смогу воспользоваться деньгами, которые он отложил специально для меня. Он сказал, что это мои деньги и попросил не говорить об этом никому. Ни Рону, ни маме.

— И сколько было денег?

— Три стодолларовые купюры. Я никогда раньше не видела таких денег. Мне было лет девять — не больше, чем сейчас Джулии. Я тогда думала, что мы не задержимся в этом доме больше месяца. Помню, как я, дождавшись, когда в доме не оставалось никого, кроме Карлоты, забиралась сюда и лезла под диван, чтобы убедиться, что деньги на месте. Я делала это раз в неделю. И деньги всякий раз были целы. А папа ни разу больше про них не вспоминал. Ни разу.

— Где же они? Может, их кто-то украл?

— Не знаю, Нейл. Думаю, папа забрал их назад.

— Почему ты не сообщила ему о пропаже? Может быть, Карлота…

— Я не знала о том, что они пропали, до сегодняшнего дня, — сказала Бренда. — Я сюда очень давно не поднималась. Я вообще о них забыла, честно говоря. Или, может быть, просто не вспоминала о деньгах. То есть, я хочу сказать, что у меня всегда было достаточно денег, и эти триста долларов мне были просто ни к чему. Наверное, в один прекрасный день он понял, что его деньги мне не понадобятся.

Бренда подошла к узкому, запыленному окну и пальцем вывела на нем свои инициалы.

— А зачем они понадобились тебе сейчас?

— Не знаю… — ответила она, и, подойдя к выключателю, вырубила свет.

Я остался сидеть в кресле. Бренда в своих облегающих шортах и майке казалась в наступившем полумраке обнаженной. А потом я заметил, что у нее вздрагивают плечи.

— Я хотела разыскать эти деньги, разорвать их на мелкие кусочки и запихнуть эти обрывки в мамин кошелек! Клянусь, я сделала бы это, если бы нашла эти треклятые деньги.

— Я бы тебе не разрешил, Брен.

— Не разрешил бы?!

— Нет.

— Возьми меня, Нейл. Прямо сейчас.

— Где?

— Ну же! Здесь. На этой грязной-грязной софе.

И я повиновался.

На следующее утро Бренда приготовила завтрак на нас двоих. Рон отправился на свою новую работу — я слышал, как он напевал под душем; упражняться в вокале он начал примерно через час после того, как я вернулся в свою комнату. По сути, я еще не заснул, когда из гаража выехал «крайслер», увозивший босса и его сынка в Ньюарк. Миссис Патимкин тоже не было дома: она отправилась в синагогу побеседовать с реббе Кранитцем о предстоящей свадьбе. Джулия играла на заднем дворе, «помогая» Карлоте развешивать белье.

— Знаешь, чем я хочу заняться после завтрака? — спросила Бренда.

Мы ели грейпфрут. Бренда не смогла отыскать нож для очистки кожуры, и поэтому мы решили есть грейпфрут как апельсин — дольками. Немудрено, что мы заляпались липким соком.

— Чем? — поинтересовался я.

— Хочу пробежаться, — сказала Бренда. — Ты когда-нибудь бегал?

— Ты имеешь в виду — на стадионе? Конечно. Мы в школе должны были каждый месяц совершать забег на полтора километра. Чтобы не прослыть маменькиными сынками. Я думаю, что чем больше у человека объем легких, тем сильнее он должен ненавидеть свою мать.

— Я хочу пробежаться, — повторила она. — И мне хочется, чтобы ты побежал вместе со мной. Ладно?

— Ох, Бренда…

Но уже через час, завершив завтрак, который состоял еще из одного грейпфрута — похоже, бегуну на завтрак ничего кроме грейпфрутов не положено, — мы отправились на стареньком «фольксвагене» к школьному стадиону, где была проложена дорожка длиной в 400 метров. На зеленом поле стадиона какие-то ребятишки выгуливали собаку, а в дальнем углу спортивного комплекса, рядом с лесом, я различал фигуру в белых шортах с разрезами и без майки. Неизвестный спортсмен вращался вокруг собственной оси — вращался, вращался, а затем изо всех сил запустил ядро куда подальше, и все подпрыгивал на месте, провожая зорким взглядом полетевшее по высокой дуге ядро — до тех пор, пока снаряд не приземлился на приличном от него расстоянии.

— А знаешь, ты похож на меня, — сказала Бренда. — Только ты покрупнее.