Прощай, красавица

– При ограблении они светили на вас фонариком?

Он покачал головой.

– Не важно. С тех пор у них был десяток возможностей рассмотреть вас. Может, они заранее разузнали о вас все. Грабители такие дела готовят заблаговременно – как дантист готовит зуб под коронку. Вы часто появляетесь с этой дамой?

– Ну… не так уж редко.

– Она замужем?

– Послушайте, – огрызнулся Марриотт, – может, не будем касаться этой дамы?

– Ладно, – ответил я. – Но чем больше я знаю, тем меньше совершу ошибок. Мне бы следовало отказаться от этой работы, Марриотт. Судите сами. Если эти люди намерены вести честную игру, я вам не понадоблюсь. Если нет – я ничего не смогу поделать.

– Мне нужно только ваше общество, – торопливо сказал он.

Я пожал плечами:

– Ладно – только я поведу машину и возьму деньги, а вы спрячетесь сзади. Мы почти одного роста. Если будут какие-то вопросы, мы просто-напросто скажем правду. Ничего от этого не потеряем.

Марриотт закусил губу:

– Нет.

– Я получаю сотню долларов ни за что. Если кому-то из нас достанется по башке, то пусть уж мне.

Марриотт нахмурился и покачал головой, однако после длительного раздумья лицо его прояснилось и на губах появилась улыбка.

– Согласен, – неторопливо произнес он. – Не думаю, чтобы это имело какое-то значение. Мы будем вместе. Хотите коньяка?

– Угу. И можете вручить мне мои сто долларов. Я люблю держать деньги в руках.

Марриотт направился к двери походкой танцора, верхняя часть его туловища почти не двигалась.

Не успел он отойти, как в маленькой нише на галерее зазвонил телефон. Однако это был не тот звонок, которого мы ждали. Разговор шел в слишком уж нежных тонах.

Вскоре Марриотт пританцевал обратно с бутылкой пятизвездного «Мартеля» и пятью хрустящими двадцатками. Вечер сразу же стал приятным – пока что.

9

В доме было очень тихо. Издали доносился шум не то прибоя, не то машин на шоссе, не то ветра в соснах. Конечно же, это далеко внизу плескался океан. Я сидел, прислушивался к его плеску и неторопливо, старательно размышлял.

В течение полутора часов телефон звонил четыре раза. Звонок, которого мы ждали, раздался в десять минут одиннадцатого. Марриотт говорил недолго, очень тихо, потом положил трубку и как-то робко поднялся. Лицо его вытянулось. Теперь на нем был уже темный костюм. Он молча вернулся в гостиную, налил себе коньяка, с какой-то жалкой улыбкой поглядел через него на свет, быстро взболтнул и вылил в горло.

– Ну, Марло, можно ехать. Готовы?

– Давно готов. Куда мы едем?

– Место называется Пуриссима-каньон.

– Впервые слышу.

– Сейчас принесу карту.

Марриотт принес карту, быстро развернул ее, склонился над ней, и свет замерцал в его белокурых волосах. Указал пальцем. Оказалось, это один из каньонов за бульваром, отходящим к городу от приморского шоссе севернее Бэй-Сити. Я очень смутно представлял, где это. Вроде бы в конце улицы Камино-де-ла-Коста.

– Езды туда от силы двенадцать минут, – торопливо сказал Марриотт. – Двинулись. В нашем распоряжении меньше получаса.

Он дал мне светлый плащ, превращавший меня в отличную мишень. Плащ пришелся как раз впору. Шляпу я надел свою. Под мышкой у меня был пистолет, но об этом я умолчал.

Пока я надевал плащ, Марриотт вертел в руках пухлый конверт из плотной бумаги с восемью тысячами долларов и, заметно нервничая, негромко говорил:

– Они сказали, что в дальнем конце этого каньона есть ровная площадка. Ее отделяет от дороги белый барьер, мимо него едва может протиснуться машина. Дорога грунтовая, ведет она вниз, в небольшую лощину, и там мы должны ждать с выключенными фарами. Домов поблизости нет.

– Мы?

– То есть я – теоретически.

– А-а.

Марриотт протянул мне конверт, я открыл его и заглянул внутрь. Там действительно были деньги, толстая пачка. Считать их я не стал, снова перехватил конверт резинкой и сунул во внутренний карман плаща. Он вдавился мне в ребра.

Мы пошли к выходу. Марриотт везде выключал свет. Потом он осторожно приоткрыл дверь и вгляделся в туманный воздух. Мы спустились по изогнутой, потемневшей от соли лестнице к гаражу.

Стоял легкий туман, как всегда здесь по вечерам. Мне пришлось на какое-то время включить стеклоочистители.

Большой иностранный автомобиль катился сам, но я на всякий случай держался за руль.

Минуты две мы петляли по горе, а потом выскочили прямо к кафе у бульвара. Теперь мне стало понятно, почему Марриотт рекомендовал подняться по лестнице. Я мог бы часами колесить по этим кривым, изогнутым улицам, не находя выхода, как червяк в жестянке.

По шоссе, заливая его светом фар, двумя встречными потоками неслись машины. К северу с ревом катили большие грузовики, убранные гирляндами зеленых и желтых огней. Мы ехали за ними минуты три, а потом возле большой заправочной станции свернули налево и принялись петлять вдоль холмов. Там было тихо, пустынно, ощущался запах водорослей и полыни. То тут, то там в темноте появлялось желтое окно, одинокое, как последний апельсин. Встречные машины заливали дорогу холодным белым светом и, рыча, скрывались в темноте. Клубы тумана застилали звезды.

Марриотт наклонился ко мне с темного заднего сиденья и сказал: