Прощай, красавица! (СИ)

Натали улыбается уголками губ, гладит большим пальцем его скулу.

— Возвращайся, Джеймс, — говорит она тихо с какой-то странной ноткой тоски в голосе. — И тогда скажешь мне всё, что захочешь.

***

Коммандос слишком долго идут по бескрайним голландским равнинам и, когда наконец добираются до леса, тонут в нём как одинокий корабль в бушующем море. Они измотаны после взятия первой базы Гидры, но, чтобы не отклоняться от плана, нужно идти ко второй, до которой почти день пути пешком.

Сумерки опускаются неравномерно, как тревожный сон: сначала медленно-медленно, а потом раз — и ты проваливаешься. С ними приходит пронизывающий ветер с моря и холод, и, когда окончательно темнеет, Стив командует остановиться на ночлег.

Баки устало бросает на землю рюкзак, кладёт на него свою винтовку и наконец разминает затёкшие синие от холода руки. Окидывает взглядом поляну, прикидывает, куда лучше поставить палатки, пока остальные начинают копаться в вещах. Гейб Джонс и Дум-Дум прикатывают откуда-то длинное бревно, вполне пригодное, чтобы сесть у костра и отогреться, Фэлсворт отправляется за сучьями.

— Я пойду осмотрюсь, — говорит ему Стив как-то тревожно и, едва дождавшись от Баки кивка, уходит проверять периметр.

На самом деле, необходимости в этом никакой нет. В Нидерландах, в отличие от Бельгии, война не идёт, и на много миль такая тишина, словно всё вымерло. Любой хруст веток будет слышно за километр, но раз уж он хочет проверить…

Баки опускается на корточки и помогает Фэлсворту с костром. Они долго возятся — может, потому что промёрзшие ветки отказываются поддаваться, а может — потому что думает он совсем не о том, но в конце концов им удаётся сделать маленький костерок. К счастью, конечно, иначе замёрзли бы ночью к чёртовой матери.

До базы Гидры не больше пяти миль, но на рассвете идти целесообразнее, чем в темноте, и они, достав пайки, усаживаются к едва начавшему теплеть огню, чтобы отдохнуть.

Стив возвращается, когда все уже жуют. Обходит на скорую руку собранный лагерь, думает о чём-то, хмуря брови, и наконец садится рядом с Баки.

— Вокруг всё чисто, — сообщает Роджерс, но голос его звучит настороженно.

Баки отрывается от банки с говядиной и поднимает на него глаза.

— В чём тогда дело? — спрашивает он, чувствуя повисшую в воздухе между ними обеспокоенность друга.

— Не знаю. — Стив поджимает губы и складывает руки на широкой груди. — Предчувствие плохое.

Барнс понимающе кивает, хотя на самом деле причины беспокойства до конца не понимает. Хвоста за ними не было, первую базу они зачистили, а вокруг на много миль никого нет — иначе они бы сразу услышали. Чутьё подсказывает ему, что дело не только в местоположении лагеря, но он решает дождаться, когда Коммандос пойдут спать, чтобы спросить Стива лично.

— Ты иди, я останусь дежурить, — отвечает Капитан на вопросительный взгляд Барнса, когда все начинают расходиться по палаткам. — Мало ли что.

Баки качает головой. Подходит к нему, по-привычке кладёт ладонь на плечо, всё ещё непривычно большое и крепкое. Стив поднимает на него поблёскивающие глаза и на секунду выглядит жалким как побитый пёс, ей-богу, так что Барнс не выдерживает и спрашивает в лоб:

— Ну в чём дело?

Роджерс медлит. Смотрит куда-то перед собой — сквозь крошечный костерок в чащу редкого леса. Баки усаживается рядом на бревно и, опустив взгляд, замечает, что Стив сжимает что-то в руке. Присматривается сквозь темноту, понимает, что там часы, с которыми он не расстаётся. Не потому что тошнотворно пунктуальный и жадный до каждой минуты — хотя может, отчасти и поэтому тоже, — а потому что хранит в них единственную фотографию той, что ему дорога.

Картинка начинает понемногу вырисовываться.

— Что-то с Пегги? — пробует Барнс ещё раз.

В любой другой ситуации он уже разозлился бы, что из Кэпа приходится клешнями вытаскивать, но видит, что ему нужно выговориться, а потому терпеливо ждёт.

— С ней всё хорошо, — говорит он тихо и озирается по сторонам перед тем, как продолжить, — пока. Страшно оставлять её в Лондоне после…

— Бомбы? — заканчивает за него предложение Баки, и Стив кивает. — Брось, всё будет хорошо. Тем более, это же Пегги, она половине нашего штаба может фору дать.

Роджерс усмехается. Откидывает крышку часов и смотрит на маленькую чёрно-белую фотографию улыбающейся девушки.

— Да, — кивает он, вновь закрывая часы, и зажимает их в кулаке, словно боится случайно выронить, — с этим нам обоим повезло. Познакомить их, что ли?

Губы Барнса растягиваются в улыбке при мысли о Натали. У него нет её фотографии, нет даже часов, в которые её можно было бы вставить, но он так яростно хочет вернуться к ней, что готов перестрелять хоть всех немцев сразу. На его губах горят так и не сказанные ей слова, которые нужно сохранить до Лондона, но он произносит лишь:

— Это точно. Хорошая идея.

— Девчонок своих обсуждаете?