Прощай, невинность!

Она забыла обо всем на свете. По ее венам несся огонь, кожа пылала, лоно терзала пульсирующая боль, наполняя Софи странным, непонятным ей желанием. Она слышала, как с ее собственных губ сорвался тихий, похожий на стон звук — и тут же тело Эдварда коснулось ее тела. Софи задохнулась, когда напрягшееся мужское естество Эдварда прижалось к ее животу, девушку словно парализовало.

Его губы осторожно коснулись ее губ. Софи негромко застонала, охваченная томлением. Его губы снова коснулись ее рта. Софи сжала руки в кулаки, чтобы не вцепиться изо всех сил в широкие плечи Эдварда. Ее тело трепетало в ответ на легкое, нежное соприкосновение их губ, в ответ на тяжелый жар его чресел. Пораженная, Софи поняла: он ей нужен, она хотела бы растаять в его руках, ей хотелось касаться его тела — всего тела, хотелось опуститься с ним на пол, прижаться обнаженным лоном к его пульсирующей твердыне… Ей хотелось плакать, стонать, кричать от желания, ей хотелось завизжать: «Да!» Ей хотелось прорыдать: «Сейчас!..» И еще ей .хотелось, чтобы он поцеловал ее так, как целовал Хилари. Глубоко, сильно… Чтобы впился в ее раскрытые губы, и чтобы это стало прелюдией к тому, что Эдвард хотел сделать с ней, к тому, чего хотело его великолепное, сильное тело.

Но ничего подобного не произошло. После краткого мгновения, после мягкого и легкого прикосновения к ее губам он замер.

Глаза Софи были закрыты. Но она дышала тяжело, словно пробежала марафонскую дистанцию. Ее ногти впились в ладони. Тело дрожало, как туго натянутая тетива.

— Боже… — хрипло прошептал Эдвард.

Софи осмелилась наконец открыть глаза, осмелилась взглянуть на него. И ее словно обожгло устрашающим мужским желанием, которое она увидела в его взоре.

— Боже! — воскликнул он и резко отшатнулся от девушки. Софи не могла поверить. Она стояла, прислонясь к стене, жадно хватая воздух, и сердце ее стучало так громко, что она сама слышала его удары. И постепенно она осознала… Да, Эдвард поцеловал ее, но так легко, так коротко — едва ли этот поцелуй длился дольше сотой доли секунды. А она покорилась…

Нет, не покорилась. Это ничуть не было похоже на покорность. Она страстно желала поцелуя, она готова была стать распутной, дикой, безрассудной, готова была к тому, чтобы осуществились самые безумные фантазии.

Софи прижала ладонь к губам, и на ее глазах выступили слезы. Боже, Боже!..

— Ч-черт… — пробормотал Эдвард. Он быстро ушел в дальний конец гостиной и теперь стоял там спиной к Софи, ероша волосы.

Наконец он обернулся. Их разделяла вся гостиная. Он улыбнулся. Но это была уже не прежняя его улыбка — в ней явно просматривалась неуверенность.

— Знаете, мне кажется, я и в самом деле очень хочу иметь вашу картину, — с непонятной насмешкой произнес он.

Софи не ответила, потому что просто не могла говорить. Но если картина заставит его уйти, навсегда оставить ее в покое, С ее девственностью и здравомыслием, — ну что ж, он получит картину. Но уйдет ли он тогда?..

— Софи? С вами все в порядке? — Он уже не улыбался. Софи пыталась угадать, видит ли Эдвард, как она страдает.

Она заставила себя выпрямиться и любезно улыбнуться — отчаянно надеясь, что он не заметил ее повлажневших глаз, не ощутил ее неистового отклика на его пыл, не почувствовал, как ее тело уступало его силе.

— Разумеется.

Эдвард натянуто улыбнулся.

— Мне очень жаль… — Он замялся, подбирая слова. — Вы такая хорошенькая, Софи, и я… я забылся. Вы примете мои извинения?

— Вам не за что извиняться, — сказала Софи, стараясь проникнуть в тайный смысл его слов. Она знала, что у нее дрожат губы. И она была изумлена, несмотря на болезненное разочарование. Неужели он и вправду считает ее хорошенькой? Ну а иначе зачем ему целовать ее? Но ведь она некрасивая… и хромая. — В самом деле, мистер Деланца, — добавила Софи, тяжело сглотнув.

— И снова вы слишком милосердны, — пробормотал Эдвард, посмотрев ей в глаза.

Софи не могла выдержать этого и уставилась в пол. Эдвард направился к ней, и девушка, слыша его приближающиеся шаги, окаменела. Когда же решилась поднять глаза, Эдвард стоял на достаточно безопасном расстоянии от нее.

— Я, похоже, подверг опасности нашу дружбу?

Софи колебалась, но потом вдруг решилась на дерзость:

— Не знаю. А вы этого хотели?

— Если и хотел, то бессознательно, и постараюсь все исправить, — тут же клятвенно заверил Эдвард. — Я вам это обещаю, Софи О'Нил.

Он говорил слишком искренне, он не лгал. И Софи ответила — на сей раз от всего сердца:

— Мы друзья.

Он облегченно вздохнул и улыбнулся:

— Значит ли это, что я получу картину?

Софи, не обращая внимания на предостерегающий внутренний голос, ответила:

— Да.

— А что вы напишете?

— Не знаю.

Он тихо сказал:

— А я знаю, чего бы мне хотелось.

— Вы… вы знаете? — У Софи сел голос. Она снова вообразила себя в его объятиях и снова почувствовала каждый дюйм его изумительного сильного тела…

— Я бы хотел иметь ваш портрет.

Софи нервно хихикнула:

— Вы снова пытаетесь встряхнуть меня, как я вижу.

— Автопортрет для вас — встряска?

— Я не пишу автопортретов.

Эдвард посмотрел на нее очень серьезно.

— Так напишите один. Для меня.