Прощай, Питер!

«Лучше просто воспринимать происходящее как сон», – решил Никита, – «Если уж от меня здесь ничего не зависит, то я могу по крайней мере прогуляться по знакомым местам и развеяться. А что будет дальше – загадывать нечего».

***

Он любил налить себе кофе с корицей и сесть у окна, за которым мерно раскачивались кроны деревьев, играя с ветром. Он открывал окно и тянул носом воздух с моря. Слушал крики чаек и вспоминал ее нежное тело молочного цвета, яркую копну волос, пышные груди, задорные карие глаза.

Она была художницей, он музыкантом. Она искала страсти, он покоя. В все же ненадолго жизни их переплелись, и переплетение это заворожило обоих. Пока не кончилось все – время, чувства, страсть, желание. Все сгорело так ярко и быстро, что они и сами не поняли как вышло, что она на него кричит уже битый час, а он молча курит, не в силах сделать хоть что-нибудь.

Он давно не курит, она не пишет картин. Но теплом от той вспышки греются оба. Конечно, он вел себя как дурак, а она заслуживает лучшего. Конечно, она не дождалась, не проявила терпения, не захотела. Да и не бывает стандартного счастья для таких людей. И потом, кто сказал, что они не были счастливы? Она, с новым мужем, он с новой женой.

Но тогда все было таким динамичным, быстрым и стремительным, что он словно проживал с ней десятки жизней. Первое время даже хотел написать про это роман. Да только сюжету не хватало убийц за ширмой, ярких погонь и перестрелок. И хоть приключения у влюбленных постоянно были, они казались такими особенными и тихими, что он не решался перекладывать их на бумагу.

Просто жил с этим чувством внутри, эгоистично согревая только себя его светом. А может просто боялся потерять драгоценные воспоминания, прожить их до конца и стереть из памяти.

Годы шли, он становился старше. Вокруг выросла целая жизнь. Но он все также любил присесть у окна с чашкой кофе с корицей. Присесть и представить, что вот сейчас она подойдет к нему сзади, положит руки на плечи, спросит какой-нибудь пустяк и аромат этой женщины защекочет ноздри, заставив вскочить и зажать ее в объятьях.

Не отпускать ее, впиваться в ее губы и пить ее соки, растворяясь в их вкусе. В такие моменты его глаза подергивались легкой дымкой и весь мир катился прочь, уступая место воспоминаниям, пока чайки пели свои песни, а ветер играл в его волосах.

ГЛАВА VII. Великий храм

Они прошли довольно далеко и приближались девятой линии, когда Кот заволновался:

– Мурр, мы ведь не пойдем дворами, верно?

– А что не так со здешними дворами? – спросила Наташа.

– Судя по тому, что я вижу, они все пустые и заброшенные, – сказал Никита, – Хотя тебя, Кот, мы встретили как раз в одном из таких дворов. Возможно, не такие они и заброшенные.

– Большинство из них пусты. Но в один, что за аптекой, я бы заходить не рискнул. Чувствую, что там сидит что-то большое и страшное, – ответил Кот.

– Напротив рынка? – оживился Никита, – Тогда я могу предположить, кто там сидит.