Прощай, принцесса

В тот же год родился Сильверио. Он рос шаловливым и озорным мальчишкой, за которым присматривали Каталина и другие девушки из бара. Иногда, когда разгульная ночь затягивалась и утро заставало меня в «Пузырьках», я видел, как он пулей летит в школу, и каждый раз вглядывался в его облик с тайной надеждой не найти ни малейшего с собой сходства. Но мне никогда не удавалось побороть сомнения — по той простой причине, что я мало уделяю внимания собственной внешности и весьма смутно представляю себе, как на самом деле выгляжу. Иногда, бреясь перед зеркалом, я бросаю мимолетный взгляд на свое отражение, вижу лицо моего отца и испытываю шок.

Хрипловатый женский голос прервал мои невеселые размышления: — Эй, ты что там, ворон считаешь посреди улицы?

Я тотчас поднял голову. С балкона мне улыбалась Хуанита.

— Я давно наблюдаю за тобой, — сказала она. — Ты уже как минимум минут пятнадцать пялишься на дверь.

— А мне так нравится.

— Подожди, сейчас спущусь и открою.

Я позволил ей поцеловать меня в губы. Она со всеми здоровалась подобным образом. Быстрый и нежный поцелуй. Это было чем-то вроде ее фирменного знака в общении с мужчинами.

Ей, по моим прикидкам, уже исполнилось сорок восемь, но она, без сомнения, оставалась самой красивой женщиной из всех, кого я знал, какой бы расы и возраста они ни были.

Она провела кончиками пальцев по моей щеке и сказала:

— Ну наконец-то мы имеем счастье лицезреть тебя, Тони. Если я не позвоню, ты ведь ни за что не зайдешь. Забываешь старых друзей…

— Я был очень занят. Я что, рано пришел?

— Каталина еще не закончила готовить паэлью. Может, хочешь пока выпить пива?

В баре было тихо и пусто, огни притушены, а в воздухе стоял запах моющих средств. Хуанита подхватила меня под локоть и подвела к табурету. Потом встала с другой стороны барной стойки и начала наливать пиво в две глиняные кружки.

Это был очень хороший бар, сейчас таких уже не открывают. Стойка из темного полированного дерева с цинковой столешницей, украшенной орнаментом. В глубине за стойкой до самого потолка высились полки, сделанные из того же дерева. Там стояли бутылки. Подставками для полок служили старые холодильники фирмы Siemens, выпущенные в Германии больше шестидесяти лет назад и до сих пор довольно сносно работающие.

Я подождал, пока Хуанита закончит возиться с пивом, потом поднял свою кружку и произнес:

— За тебя, Хуанита.

— Нет. За нас, Тони.

Мы выпили. Хуанита так долго наливала пиво, потому что делала это по-настоящему хорошо — как и положено. Сначала она позволяла кружке наполниться до краев легкой пеной, потом ждала, пока та осядет, затем снова принималась доливать пиво, раз за разом, добиваясь, чтобы пена, став плотной и густой, поднялась на два пальца над глиняным краем. В этот самый момент кружку и следовало осушить. Пиво, которое без лишних хитростей наливают в обычный стеклянный стакан в других барах, даже близко не сравнится с божественным напитком в глиняной посуде, что подают в «Золотых пузырьках».

— Ладно, милый, расскажи теперь, как у тебя дела-то? — спросила она. — Все так же работаешь на Драпера?

— Да, на него, но иногда берусь еще за кое-какие дела. Выживаю, как все нормальные люди. А Драпер все еще наведывается сюда?

— Конечно, он же хозяин, и ему нравится это демонстрировать. Но он приходит все реже и реже. Похоже, его жена совсем больна.

— Его жена вечно болеет, сколько я о ней слышу.

Хуанита улыбнулась. Драпер не раз объяснялся ей в любви. Но теперь мне было безразлично, спал он с Хуанитой или нет.

— А ты?

— Что я?

— Как у тебя с девушками обстоит дело?

— Даже и не знаю, что ответить на твой вопрос — хорошо или плохо у меня обстоит дело с девушками. Проблема в том, что у меня нет девушки. Это как — плохо или хорошо? — Я смотрел на нее в упор. — У тебя что-то случилось?

— Нет, ничего не случилось… То есть, кажется, случилось, но не у меня. Я хотела поговорить о Сильверио. С ним что-то странное происходит в последнее время, я волнуюсь.

— Что-то странное… Ты о чем?

— Ну… странное… Не знаю, как объяснить… Он часто не ночует дома, пропадает где-то, а когда я его спрашиваю, где он шатался, уходит от ответа, увиливает всячески, причем с таким видом, будто я ему противна.

— Хуанита, а ты не преувеличиваешь? Парню семнадцать лет, так? А в эти годы…

— Восемнадцать.

— Да ладно, небольшая разница — семнадцать или восемнадцать. В этом возрасте юноши часто становятся странными, потому что превращаются в молодых мужчин. Это ведь совершенно нормально!

Я старался говорить убедительно, но в голове против моего желания мелькали картины из далекого прошлого, когда мне самому было восемнадцать лет. Ни в одном из воспоминаний не было ничего хорошего.