Прощай, Рим!

Архитектору за пятьдесят, волосы поседели, но от его высокой, широкоплечей фигуры веет уверенной в себе, спокойной силой. Двадцатилетний сын его — точная копия отца, и телосложением, и манерой разговаривать. Даже волосы он откидывает со лба тем же резким взмахом большой, красивой руки. Дом их рядом со зданием немецкой военной комендатуры. Но это обстоятельство нисколько не тревожит Полотто-старшего. Прощаясь, он крепко, по-мужски пожал руку Леонида и сказал:

— За товарища, компаньо Леонидо, не беспокойтесь. Лучшие врачи города — мои друзья. Будет нужда, из Рима привезу. Если в дальнейшем вам потребуется какая помощь, обращайтесь прямо ко мне. Все сделаем!

— А немцы не пронюхают? — спросил Колесников.

— Кстати сказать, я не боялся немцев даже в ту пору, когда союзники были за синим морем. А теперь они всего в тридцати — сорока километрах от нас…

— Однако, — возразил Леонид, вспомнив свои беседы с Альдо Форбучини и его трагическую гибель в Ардеатинских пещерах, — ваши предки говорили: мементо мори.

— Это так, конечно. Все под богом ходим.

* * *

Таращенко уже знал о предстоящей операции — атаке объединенными партизанскими силами на город Монтеротондо. Предстояло настоящее дело, настоящая война. Все ходили окрыленные. А теперь, когда они снова оказались вместе, радости и разговорам не было конца. Соскучились друг по другу. Вспоминали о забавных происшествиях и смеялись всласть, рассказывали о потерях и горевали вместе. Обычно такой невозмутимый, непроницаемый, Антон, узнав о смерти Васи Скоропадова, стал мрачнее тучи и не улыбнулся, когда кто-то, посмеиваясь, поведал колесниковцам о том, как сам Антон чуть было в капкан не угодил.

Однажды он пошел в город, чтоб получить задание от Капо Пополо, руководителя секции компартии в Монтеротондо. За это время Антон хорошо разузнал все тропки и лазейки и научился держаться, как заправский итальянский мастеровой. Поэтому пошел один. Переговорив с Капо Пополо, он отправился в ущелье по дороге, ведущей к усадьбе помещика Фонци, где он стал почти что своим человеком. И сам хозяин, и все его работники души не чаяли в команданте Антонио, красавце и храбреце. Вдруг хлынул дождь. Антон завернул к Доменико, батраку Фонци, чтоб переждать ливень. Его усадили, покормили. Антон задремал. Когда проснулся, увидел, что уже занимается заря. Амалия, жена Доменико, пошла посмотреть, нет ли поблизости немцев. Антон-то не знал, что как раз в эту ночь сюда прибыла какая-то немецкая военная часть, начальству которой приглянулся роскошный помещичий дом. Высунулась Амалия в двери и видит — у крыльца торчит немецкий часовой. Но молодец баба, не растерялась, шмыгнула обратно в комнату, нарядила Антона в пахнущую лошадьми и навозом одежду Доменико, нахлобучила ему на голову широкополую деревенскую шляпу. Потом разбудила трехлетнего сына своего Фаустино и что-то зашептала ему. Малыш оказался понятлив, замотал головой:

— Си, си…

С малышом на руках Антон смело проходит по коридору и настежь распахивает наружную дверь.

— Хальт! — орет часовой, вскидывая автомат.

— Папа! — верещит Фаустино и, обняв Таращенку за шею, пускается в рев.

Часовой машет рукой. Иди, дескать. Антон проходит за конюшню, шагает на луг, где пасутся овцы, и, отдав мальчика Амалии, которая нагоняет его около ущелья, низом, через ручей и развалины мельницы, благополучно возвращается в отряд.

— А Никиты почему не видать? — спрашивает Ильгужа про Сывороткина, золотоискателя и зубоскала. — На задании? В дозоре?

Наступает неловкое молчание. Кто-то, желая свернуть разговор на другое, спрашивает, нет ли у колесниковцев курева получше, другой принимается рассуждать о положении на фронтах. Но от ответа на вопрос Муртазина все равно не отвертеться. Не хочется, а надо говорить.

— Проглядели, не смогли удержать молодца, — с горькой усмешкой сказал Антон.

— Да чего ты все так переживаешь? — перебил его Коряков. — Не под уздцы же его днем и ночью держать. И без того мы с ним столько цацкались, на каждом шагу одергивали. Если нет совести у человека, своей ему не одолжишь.

— Все равно, и мы виноваты. Нас много, а он один, и сила была за нами.

— Горбатого могила исправит. Если он от роду такой, хоть в муку его смели, толку не добьешься.

— Что же все-таки случилось? Почему скрываете?

Поморщился Антон, но обстоятельно рассказал, как было дело.