Прощай, Россия!

Как читатель мог уже заметить, немалая часть размышления настоящей работы, на первый взгляд посвященной исключительно России, сводится к теме информации, ее производства и распространения в современном мире. Это не следствие профессиональных интересов автора. Просто я констатирую, что без решения проблемы того, кто и как контролирует ее потоки (и следовательно, возможно ли их контролировать иным образом), все остальные вопросы нашего мира будут решаться в пользу частных интересов, зачастую узких и безумно ограниченных, вопреки интересам большинства. Я прекрасно понимаю, что кто-нибудь немедленно с возмущением взмахнет руками, услышав слово «контроль», а потом окунет перо в чернильницу или ткнет пальчиком в клавиатуру компьютера, чтобы заклеймить тезис о противостоянии общих и частных интересов. А кто-то другой спросит: да что же этот за овощ такой, «общие» интересы?

Очевидно, что определить их непросто. Можно дать этому термину немало определений – и все они будут адекватными и в то же время неполными. Но ясно, что любую проблему можно решить двумя способами: или на основе одного из тысяч частных интересов, или же исходя из узкой выборки интересов общих. Это – первое и самое главное. Это лакмусовая бумажка, которая показывает близость к общим интересам. Определяется этот показатель очень просто: количеством информации о принятии данного решения, количеством людей, получившим доступ к ней. Короче, чем меньше гласности, чем меньше число вовлеченных в принятие решения, тем меньше демократии и выше риск, что кто-нибудь обведет остальных вокруг пальца. Доказательством является рассматриваемая нами ситуация. Весь мир знал – и был вынужден принять за истину – одну-единственную версию событий, одну гипотезу. Ему бесконечно повторяли, что «альтернативы» нет: ни Ельцину, ни шоковой терапии, ни насилию, которому были подвергнуты миллионы людей. Никому неизвестные люди получили возможность беспрепятственно распространять свое мнение, хотя в их компетентности были и остаются немалые сомнения. А ведь звучали и другие голоса, в чьей компетентности можно было быть уверенными. Но их не услышали, не распространили, не обсудили. Их ли это вина? Может, они просто не смогли достучаться до крупных СМИ? Бросьте, оставим эти глупости, эти, как сказал бы Поппер, «ужасные» гипотезы. Тому помешали очевидные интересы колоссальной мощи. Плюс глобальная система информации, находящаяся в руках их представителей. Отсюда «бардак», которым справедливо возмущается Пьеро Оттоне, говоря об Италии. Только этот «бардак» стал уже всемирным.

В 1994 году, когда опасность пути, выбранного Россией, стала уже очевидной, группа российских и американских ученых и экономистов опубликовала совместное «Заявление»64, забившее тревогу по поводу шоковой терапии. Это Заявление, особенно если сравнить его с кучей чепухи, занимающей самые престижные газетные площади, заслуживало бы как минимум первых полос и призвано было привлечь внимание по меньшей мере предпринимательских и правительственных кругов разных стран. Однако боюсь, что и сегодня немногие знают о нем, хотя за прошедшие три года число подписавших его «диссидентов» расширилось, включив в себя даже пять лауреатов Нобелевской премии по экономике (все – американцы). Это: Лоуренс Кляйн (Пенсильванский университет), Василий Леонтьев (Нью-йоркский университет), Дуглас Норт (Вашингтонский университет), Кеннет Эррру (Стэндфордский университет) и Джеймс Тобин (Йельский университет)65.

Замалчивание плеяды такого уровня интеллекта и компетентности необъяснимо. Возможно, причину следует искать в том, что документ содержал крайне неудобные оценки и обличал «чрезмерное количество несуразностей в постсоциалистическом преобразовании России». Иными словами, нобелевские лауреаты (как и десятки российских экономистов) доказывали, что «альтернатива радикально-либеральной реформе» существует. Сандро Виола, очевидно, считает их всех членами ВППЕ (Всемирной партии противников Ельцина) и «ностальгиками третьего пути»66. Но в их защиту следует заметить, что сформулированные ими в 1994 году прогнозы по сути оправдались, в отличие от гайдаровских, чубайсовских, ельцинских, шохинских, лившицевских, ослундовских, саксовских и т. д. От экономики как науки нельзя требовать слишком многого, но наука в сущности сводится к предвидению (на что бы она годилась, если бы не помогала нам смотреть вперед, предугадывать, скажем, орбиту спутника или течение болезни?). И экономика приближается к науке только тогда, когда может что-то предсказать. Иначе она остается болтовней, на которую не обратит внимания даже самый захудалый игрок на Миланской бирже.

Перечитаем, что же писали эти «неизвестные» экономисты в 1994 году предварительно подробно изучив ход первых двух лет ельцинской «реформы». «Без эффективной государственной программы идущие сейчас преобразования приведут к следующим результатам:

1) сокращение валового национального продукта;

2) высокая инфляция;