Прощай, Рузовка!

…Старая голубая тетрадь с мальчишескими записями дала энергетический толчок, а желание воплотить замысел усилило другое событие — пятидесятилетие выпуска нашего курса.

По традиции мы встречались каждые пять лет в академическом городке у памятника Николаю Ивановичу Пирогову. Собирая материал для романа, я перелопатил кучу книг по истории медицины — пласт нераспаханный — и всё же докопался, откуда такая традиция взялась. Оказалось, её инициатор — выпускник Военно-медицинской академии 1860 года, известный гигиенист, эпидемиолог и санитарный просветитель, действительный статский советник Илинский Пётр Алексеевич. Именно он предложил однокурсникам встречаться у памятника барону Виллие. Мы выбрали памятник Пирогову.

Пятидесятилетие выпуска — дата серьезная, для многих, возможно, последняя встреча. Юра Кондратьев прилетел из США, приехали ребята из Финляндии, с Украины, из Белоруссии. Собирались мы, пожилые мужики, у памятника великому хирургу, кто с палкой, кто с костылем. Постаревшие жёны, взрослые дети, внуки. Поцелуи, объятия. И не было здесь удачливых учёных, академиков, профессоров и тех, чьи судьбы не состоялись, — собрались однокашники, объединенные нерушимым курсантским братством. И так же, как многие годы назад, по осеннему парку летали серебристые паутинки, с кустов свисали тяжёлые гроздья боярышника и сладковато-бражно пахло опавшими листьями…

…Первым ушёл Володя Зубков.

Я хорошо помню то январское утро 1961 года. Севастополь, Корабельная сторона, солнце, иней на крышах, пустые, прозрачные сады. И запах, скорее осенний, чем зимний: солений, перебродившего виноградного сока и еще дыма костров — в садах жгут листья.

Мы с женой снимали крошечную комнату в доме, стоящем на улице, скатывающейся к морю, и ночами было слышно, как ворочается, живёт, погромыхивает Корабельная сторона, а утром этот равномерный, неумолчный гул пробивали пронзительные трели боцманских дудок, а чуть позже, во время подъёма флагов на кораблях, трубили горнисты.

В нашей комнатке стояла старинная кровать с медными шарами на спинках, пузатый комод, а в кухне над печью висели гирлянды лука и чеснока. Во дворе, за сараем, прилепилась коптильня. Хозяйка, вдова моряка, коптила в ней янтарную, с золотыми прожилками барабульку. В ветреную погоду ветви миндаля с лёгким звоном стучали в окно.

Я шёл, представляя уютную тишину комнаты, нашего временного жилья, прибежища среди дорог, перестука вагонных колес, тоскливого крика паровоза, сулящего печаль разлуки и радость встреч. Я был счастлив в то утро, с жадностью вдыхал горьковатый дымок костров, чадящих за высокими каменными заборами, и всё вокруг виделось отчетливо, остро и так же остро запоминалось. Я миновал площадь, на которой стоял пустой троллейбус с опущенной дугой и молочно-белыми, запотевшими за ночь стёклами, и тут увидел их. Три офицера и мичман шли какой-то странной походкой, будто плыли, поддерживая друг друга. И я не сразу понял, что они пьяны. Я знал этих парней — вместе столовались в бригаде подводных лодок.

«Что это они с утра пораньше?» — подумал я и пошёл навстречу, вглядываясь в их окаменевшие лица, еще не испытывая, а как бы предчувствуя тревогу.

— Привет! — сказал я. — Со свадьбы, что ли?

— Какая свадьба, — хмуро отозвался старший лейтенант, штурман. — «С-80» не вернулась из полигона. — Губы у него дрогнули. — А у меня на ней друг, на соседних койках в училище спали.

«С-80»? Лодок с таким номером в нашей бригаде не было.

— А где? В каком полигоне? — растерянно спросил я.

— На Северном флоте. Второй день ищут. Гробанулись, видно…

И они прошли мимо, унося на плечах тяжёлую ношу горькой вести. А вокруг всё кричало о жизни, о скорой крымской весне с влажными ветрами и розовой пеной цветущего миндаля…

О подводной лодке «С-80» ходили невероятные слухи, один, самый нелепый: лодка со всем экипажем ушла к… супостату. Говорят, семьям погибших какое-то время даже не выплачивали пенсии. Пресса в те годы угрюмо отмалчивалась. Первые сообщения появились лишь в 1990 году.

Из рассказов участников ЭОН — экспедиции особого назначения, документов, публикаций мне удалось более-менее точно восстановить события, происшедшие много лет назад.

27 января 1961 года подводная лодка «С-80» под командованием капитана третьего ранга Ситарчика шла под перископом в режиме РДП — работы дизеля под водой. Штормило. В том районе Баренцева моря всегда неспокойно. Выдвижные устройства покрылись коркой льда. Когда волна захлёстывала шахту РДП, дизель начинал стучать с перебоями, в отсеках падало давление, и рулевой-горизонтальщик морщился, удерживая штурвал. Где в этот момент был Володя Зубков? Скорее всего, на «боевом посту» во втором отсеке.