Прощай, СПИД! А был ли он на самом деле?

Почувствовав себя нормальным человеком, я опять пошла работать в газету. Никос Бакунакис, который, пока у меня были серьезные побочные эффекты и почти не было надежды, вел книжный раздел, похоже, все еще рассчитывал на меня. Меня это ободрило, и я хотела доказать, что он прав. Я не слишком задерживалась на работе, но задания всегда были выполнены. Он радушно принимал все мои советы на счет статей, поэтому я могла удалиться с победной улыбкой и продолжать работать над ними дома. Никто не спрашивал, где я находила новые идеи, ведь я была постоянно прикована к постели. Все просто были рады меня видеть. Благодаря моему хорошему другу Костасу Вукелатосу, издателю журнала «Ичнеутис» и основателю книжной статистики в Греции, я ни дня не оставалась без продолжительного, очаровательного, информативного разговора с ним по телефону. «Не сдавайся», – говорил он мне, если я отчаивалась и проявляла слабость. «У меня для тебя есть хорошая тема. Тебе понравится». Когда я не могла выходить, он присылал мне необходимый материал по почте.

Все остальное время занимал прием таблеток по часам. «Норвир» приходилось хранить в холодильнике, а в морозилке постоянно стоял охладитель на случай, если мне нужно будет взять таблетки с собой, когда я выхожу. Я украдкой, как воришка, пробиралась к холодильнику, чтобы проглатывать по три огромные таблетки «Норвира» три раза в день, а мама приносила мне остальные, не забывая и об антибиотиках. По крайней мере, отец не спрашивал об этих бутылочках в холодильнике. Но «атипичные» инфекции «спровоцированные вирусом» не давали мне покоя. Каждый раз прописывались все новые антибиотики вместе с лекарствами от СПИДа, вызывавшие все более тяжелый кандидозный стоматит в качестве побочного эффекта. И как я ни береглась, мое состояние постоянно было критическим. Липодистрофия, побочный эффект лечения СПИДа, продолжала искажать мою внешность. Выше талии я полнела, а ноги и ягодицы худели. Зная, что у меня нет выбора, я старалась не обращать на это внимания. В конце концов, я все равно скоро умру. Я была приобщена к религии СПИДа с 1996-го, когда лечение потребовало ежедневного приема 23 таблеток. Со временем произошла метаморфоза. Нужно было становиться либо монахом, либо отшельником. Люди начинали распевать «Славьте Господа». Я была свидетелем, как в эпоху СПИДа это делали даже здоровые люди. Сейчас вспоминают слова Дидо Сотириу[9]: «Страх могущественнее смерти. Можно не бояться смерти, но бояться страха. Сегодня всем правит страх. Он подчинил себе человечество. Начинаясь на поверхности, он проникает в самое сердце».

Я существовала только, чтобы есть, принимать таблетки и превращаться в монстра. Это была не та жизнь, о которой я мечтала, и я не могла найти причину, по которой нужно пытаться сохранять ее. Если бы у меня было право выбирать, я бы предпочла умереть на следующий же день. Но мама настаивала, что все измениться, потому что наука сегодня творит чудеса. «Они найдут исцеление, это всего лишь дело времени».

Наша семья была на краю, но мы были едины. Мы тщательно смотрели друг за другом, как будто боясь потеряться. «Это все моя вина», – повторяла я сама себе. «Такая идиотка, глупая, никчемная и смехотворная. Наша семья была самой лучшей, а теперь она разваливается. По крайней мере, нужно попытаться не умереть, иначе им тоже конец». Постепенно это стало моей навязчивой идеей – не умирать. Похоже, мои близкие были рады видеть меня рядом даже в качестве зомби. Мои визиты в больницу и в газету были последними следами социальной жизни, которая у меня осталась.

Годы приема «Норвира», я не помню, сколько их было, два или три, закончились в 1999 вторым приступом острой кишечной инфекции. И каждый раз, когда меня госпитализировали, мама не оставляла меня ни на минуту. Мой брат Стасис навещал меня, он часами оставался со мной, и мы смеялись над всякими глупостями, которые он рассказывал. Ничто не могло изменить наших старых привычек. Брат уходил, и мы в молчании наслаждались спокойствием. В конце концов, это было чудо, что мы все еще вместе. Отец не мог приходить в больницу и получал новости от меня по телефону.

Когда я вновь вернулась домой, мы узнали, что теперь «Норвир» доступен в форме сиропа для более удобного потребления. Но это оказалось неприемлемым. Я попробовала эту жидкость, по вкусу напоминавшую бензин, но не смогла выпить ни капли. Я сказала об этом врачу, но он ответил, что теперь либо сироп, либо уколы. Таблеток больше не было! Мама тоже попробовала сироп, чтобы помочь мне сделать выбор. Мы понимали, что все это для моего же блага, но для меня оказалось невозможным проглотить эту жидкость и во второй раз, а уколы были просто вне обсуждения. Это был мой первый революционный шаг. Я слышала о существовании лучшего комплекса из «Криксивана» (еще одного члена семейства ингибиторов протеазы) в качестве главного компонента и двух других таблеток, названия которых я уже не помню, помню только, что они не требовали охлаждения.