Прощай, цирк

Брат был занят тем, что готовил уток и подносил водку, а девушка сновала туда-сюда с подносом в руках, разнося гарниры. Несколько рабочих в ожидании обеда расстелили пару армейских одеял и играли в «гоу-стоп», другие пили водку, закусывая ее луком и кимчхи из редьки. Вскоре подле нас возник брат, удерживавший в руках большую сковороду, знавший его прораб тут же приветственно стиснул его ладонь. Заплетающимся языком он принялся разглагольствовать о том, что у брата даже лицо посветлело теперь, когда тот женился, что у него красивая жена и что, раз он женат, то осталось лишь мне подыскать невесту, тогда мать будет спокойна. Но даже во время это сумбурной речи в моей голове не возникло и мысли о матери, которую должна была успокоить моя предполагаемая женитьба.

Руки брата ловко орудовали ножницами. Он умело отрезал уткам крылья и ножки, не повреждая саму тушку. Это у него получалось гораздо лучше, чем ловить несчастных птиц, бегая за ними по всему двору. Закончив с одной из уток, он отложил ножницы и быстро перехватил мою руку. На его глазах выступили слезы.

— Я понимаю, что ты занят, но приходи ночевать домой. Юнхо, мама хочет видеть тебя.

Он прошептал это, притянув меня к себе за шею, но я продолжал сидеть, упрямо уткнувшись в тарелку, и не смотрел на мать. Над моим супом клубами поднимался пар, и я полностью сосредоточился на этой картинке. Я не мог заставить себя поднять голову. Когда я видел глаза брата, мне хотелось сбежать. Вместо этого я изучал содержимое своей тарелки и молча кивал.

Когда на столиках остались лишь беспорядочно разбросанные обглоданные кости, когда были съедены и чхапсаль[27], и жидкая каша, сваренная с проросшими бобами, девушка принесла на подносе разрезанный арбуз. Рабочие курили сигареты или ковырялись в зубах зубочистками. В помещении царила атмосфера покоя. Съеденный обед осел в животе приятным чувством сытости, над столом гулял прохладный ветерок, ни у кого не было дел, требующих решения в срочном порядке. Именно тогда и умерла мать.

Я нашел ее у подножья горы, лежащей под лагерстремией. Сначала я подумал, что она прилегла вздремнуть под тенью кустов. Стараясь не разбудить ее, я бесшумно побрел в сторону горы и дошел до канавы у ее подножья. Вода здесь текла особенно бурно во время дождя. Справив малую нужду и выкурив сигарету, я повернул назад. Мать по-прежнему лежала в том же положении, в каком я ее оставил. И когда я подошел к ней, и когда тряс ее за плечо, она все так же лежала в прежней позе… Так я понял, что она умерла.

Лицо мамы выражало бесконечное спокойствие. Как раз в эту секунду один цветок лагерстремии упал в ее слегка приоткрытый рот. Мать, лежавшая под тенью цветов, была похожа на гигантскую мертвую птицу с прикушенным языком и вместе с тем — на пичугу, которая несет в клюве корм для своих птенцов. Люди обступили ее. Никто не мог поверить в ее смерть. «Значит, — мелькнуло в голове, — в то время как я любовался женой брата, она здесь умирала». Свидетелями последних минут ее жизни стали лишь красные цветы лагерстремии. Я даже плакать не мог. Девушка, увидевшая неподвижное тело матери, бессильно опустилась на землю.

Причиной смерти оказался сердечный приступ. Я подумал, что, возможно, она умела управлять работой своего сердца точно так же, как я умел управлять своим страхом. Тогда получается, что она сама убила себя, заставив свое сердце остановиться. Да, верно, она наверняка решилась на этого лишь после того, как увидела меня. Мы омыли ее тело. Мы обыскали все возможные места в доме, но так и не смогли найти ее протез. Поэтому вместо него, чтобы отсутствие ноги не бросалось в глаза, мы набили в обувь вату.

Присутствующих на похоронах было немного. Это были мои знакомые рабочие, несколько постоянных клиентов, пара человек из родни матери и соседи из близлежащих ресторанов. Похороны длились три дня, и на протяжении всего этого времени девушка то и дело плакала. Что касается брата, то он в основном сидел без движения, с трудом поднимаясь лишь когда к нему подходили с соболезнованиями. У него было лицо человека, которому приходится играть отведенную ему кем-то роль. Я оставался в комнате с гробом и неотрывно смотрел на фотографию матери, сделанную во время последней прогулки. Снимок сделали уже после того, как брат и девушка сфотографировались в свадебных одеждах; мать тогда тоже переоделась, уступая настойчивым просьбам девушки. На фотографии она смущенно улыбалась, словно невеста.