Прощай, цирк

Женщина не оставляла попыток переубедить свою юную клиентку, и несколько минут они пререкались. Затем девушка швырнула деньги на прилавок, взяла две коробки препарата для похудения и широким шагом устремилась к выходу, так, что полы ее длинного пальто раздувались, как парус. Женщина проводила ее взглядом и тихо выругалась, когда та исчезла. Потом она потянулась, чтобы спрятать деньги, и наконец заметила меня. Я очень медленно подошла к ней и молча села рядом.

Она не стала ничего спрашивать. Молча, не произнося ни слова, она привстала и немного отодвинулась, чтобы освободить место рядом с собой, — так буднично, словно я отлучилась всего на пару минут. У меня было такое ощущение, будто я снова сидела рядом с матерью.

Послышалась мелодия барабанной дроби, в которую вплетался звон колокольчика, привязанного к шее вола. Противный визг свиней, толкавшихся у корыта с едой, прорезал темную уютную тишину — ох, замолчали бы они! По дороге прокатилась тележка — шорох камешков под колесами, — застучали о разделочную доску ножи. Я вдыхала ароматы ночи. Неужели пора вставать? Лежа на теплом гудури[60], я чувствовала, как в комнату проникают аппетитные запахи только сваренного риса; вместе с ними до меня донесся голос мамы. Отец, наверное, снова использовал всю горячую воду, надо уже, наконец, вставать! Я поднялась и, протирая глаза, пошла на кухню. Кухня и впрямь была наполнена белым паром, но матери там не было.

Знакомые звуки и запахи на краткий миг вернули меня в родной дом. Еще толком не проснувшись, я не сразу сообразила, что нахожусь не дома. Перед моими глазами по-прежнему стоял расписанный пионами шкаф, дверь на кухню; кожа все еще ощущала тепло гудури; голос матери постепенно затихал, и я прилагала отчаянные усилия, чтобы не дать ему ускользнуть. Но вскоре дрема окончательно спала, и я поняла, что нахожусь не дома, а в маленькой полуподвальной комнатушке, и обед на кухне готовит не мать, а та женщина.

В комнате, окутанной клубами пара, было жарко. Чувствуя это тепло, вдыхая сладковатый аромат супа, я представляла, что греюсь в объятьях мамы. Видимо, из-за влажного пара мои ресницы намокли. Тут в комнату вошла женщина, в руках она держала обеденный столик. На нем стояли плошка с миёкгуком[61] и несколько свежих овощных салатов.

— Чем ты только думала, нося его в животе? Это было, по крайней мере, глупо. Роды и те легче бы прошли. Я сварила целую кастрюлю, так что ешь, сколько сможешь. Глупая девчонка… — с этими словами она пододвинула ко мне полную тарелку супа и сунула в руку ложку.

Я хотела верить, что ничего страшного не произошло, — просто однажды я спустила в унитаз сгусток грязной крови. Только вчера, когда женщина убедила меня все-таки сходить в больницу, я осознала, что совершила глупость, — и теперь это уничтожало меня изнутри.

«Остатки крови, которые после выкидыша не вышли естественным путем, свернувшись, загустели и закрыли во влагалище проход для ежемесячной менструации, поэтому у вас были постоянные боли», — объясняла гинеколог, орудуя инструментом, похожим на шампур. Мне даже не сделали наркоз. Но я больше боялась упругих резиновых жгутов, фиксировавших мои руки и ноги, чем той боли, которая выпускала из меня своих когтей, пока мне выскабливали все внутри. Пока я лежала, получив укол питательных веществ, женщина не отходила от меня ни на шаг. Когда я вышла из больницы, держась за ее плечо, все тело казалось тяжелым и вялым, но на душе было легко. Я точно освободилась от чего-то.

Мы сидели друг напротив друга и, склонив головы, прихлебывали суп. Моя хозяйка не скупилась, положив в бульон много мяса, поэтому он получился вкусным и нежным.

— Ты знаешь, зачем я приехала в Корею? — спросила вдруг женщина.

Это было неожиданно. Мы вместе прожили больше месяца, но я ни разу не слышала, чтобы она говорила о чем-то личном. Я опустила ложку и с любопытством посмотрела на нее. Ее лицо, как всегда, ничего не выражало.

— Я думала, что главное в жизни — верность партии. У нас проводится политика контроля над рождаемостью. Я считала, что для соблюдения всех требований достаточно зашить маточную трубу. Но кто знал, что она начнет гнить у меня внутри? Тогда я не понимала, почему они так спешили, — словно я пострадала от несчастного случая, а не легла на плановую операцию. Мне полностью вырезали матку. Я не собиралась больше рожать, но партию, видно, пугала сама мысль, что у меня есть возможность выносить ребенка. Я не могла больше жить в стране, где партия решает даже, может ли женщина стать матерью.

Впервые на моей памяти женщина говорила так долго. Высказав все, что хотела, она умолкла и вернулась к своей каше, с таким видом, будто ничего и не было. Только несколько минут спустя она внезапно посмотрела мне в глаза и сказала:

— Но, несмотря на все, умереть я хочу там, где родилась. В итоге какое значение имеют все эти пустые слова: партия, национальность, государство? Место, где ты родился и вырос, — вот твоя родина.