Прощай, Византия!

Их спугнул… Нет, их потревожил — скажем так — охранник, обходивший студию, гасивший свет. В раздевалке было темно. Щелчок выключателя — и охранник увидел их, сплетенных, свитых, как змеи, на полу среди разбросанных танцевальных костюмов, пышных испанских юбок в горошек и кружев. Потом, позже, Зоя думала об этом чаще, чем хотела. Чем хотела… Например, его глаз в тот миг — миг щелкнувшего выключателя и ослепившего их света — ей было никогда, никогда уже не забыть. И своего ощущения тоже — последняя, самая крайняя степень унижения, стыда, наслаждения и блаженства…

Войдя в зал, Зоя увидела Анхеля. За время, что они не виделись, он не изменился. Купил новый броский свитер. Занятия начались. Зоя сначала танцевала в паре с партнершей. Потом он ее подозвал. Поставил новый диск в стереосистему и…

Танго. Это танец двоих без конца, без начала — можно обойти земной шар: проход, поворот, пируэт, изгиб. Послушное гибкое тело. Железная воля. Музыка — яд, зажигающий кровь. И нет больше никаких кладбищ, могил, заупокойных молебнов, панихид, византийских песнопений. Земля возвращается к земле, смерть к смерти, а жизнь…

— Где ты быть так долго? — Анхель, шепча ей на ухо, снова путал русские слова, но на понятный им обоим французский не переходил. — Я скучать.

— У меня сестра погибла.

— Я слышать, тут девушки говорить. Я ее помнить. Красивая.

Проход, поворот, пируэт, изгиб. Яд.

— Ты стать еще красивей, — дышал в ухо Анхель, — я сходить с ума.

Проход, пируэт, сладкий, сладкий яд… Когда урок закончился, Анхель удержал ее:

— Приходить ко мне. — Черные глаза его умоляли. — Сегодня вечер я один. Жена нет. Ты приходить, я ждать.

Зоя высвободилась. Из студии она поехала на Покровку в кафе ужинать. Стемнело. Она заказала и съела салат, стейк. Мясо, жаренное на углях, показалось ей необыкновенно вкусным. Она ела с аппетитом, почти с жадностью. Выпив чашку эспрессо (все равно сегодня не спать), закурила. Она решала, что делать дальше.

Сквозь огни бульваров, Садового кольца и пробки она отправилась к Курскому вокзалу. Подъехала к знакомому дому. Закрыла машину, вошла во двор, глянула на окно — третье справа на пятом этаже. В окне темно, но ведь он ждет ее. Она поднялась по лестнице, нашарила в сумке ключ. Тихо открыла замок, тихо вошла.

В квартире темно, шторы задернуты. Зоя расстегнула пуговицы — меховой жакет скользнул с ее плеч на пол. Она перешагнула через него. Она была все в том же красном платье с воланами. В комнате на диване лежал человек.

— Это я, — громко сказала она. Как он смеет спать, когда она уже здесь?

Заскрипели пружины дивана. Пахнуло живым мужским теплом, табаком.

— Я пришла. — Зоя потянула красное платье через голову. Это должно было случиться вновь — только уже в других декорациях, при другом освещении, под аккомпанемент капающей на кухне из незакрытого крана воды на пятом этаже дома возле Курского вокзала.

Глава 14. ПЕРВАЯ ЧАСТЬ МАРЛИЗОНСКОГО БАЛЕТА

«Здесь снова ничего. Вчера все были в церкви. Сегодня дома. С мальчиком контакта по-прежнему нет» — еще одна безрадостная эсэмэска полетела от Нины Кате. Настроение у Нины тоже было безрадостным. За окном моросил дождь — холода неожиданно сменились оттепелью.

С самого утра она была в комнате Левы. Решила, что он должен увидеть ее, когда проснется. Увидеть и не испугаться. Лева, проснувшись, не испугался. Он по-прежнему был безучастен ко всему. Нина сама нашла себе компанию: снова рассадила на полу разноцветных зверюшек и стала давать им урок рисования. Рисовали все — от бегемота до жирафа (Нина водила фломастером по бумаге за всех), оживленно комментируя изображенное: вот домик с трубой, вот кот большой, вот маленький кот — котенок, вот собачка бежит, а вот летит самолет. По небу сквозь облака…

Эти самые облака не давали Нине покоя. Уж слишком низко нависали они над крышей бывшей правительственной госдачи, уж слишком были свинцовыми, мрачными. Разогнать эти тучи-облака мог один-единственный звонок. Нина все собиралась его сделать и все не решалась. «Ну что я ему скажу? — размышляла она. — Он спросит, где я. Куда я пропала. И что я отвечу? Скажу, что я переквалифицировалась из зубного врача в шпионы за чужими семейными тайнами? А почему он сам мне не позвонил ни разу за эти дни? Ведь он же обещал. Может быть, он не желает больше со мной общаться. Тогда зачем я буду навязываться?»

От такого вывода стало особенно горько. Нина корила себя: сама виновата. Не надо было подслушивать. После завтрака она случайно подслушала разговор — жена Константина Евгения, которую все в доме звали просто Жека, говорила с кем-то по телефону. «Они вызовут на допрос нас всех, мне мой Костя сказал. Да, и Марка тоже, — услышала Нина. — И все скелеты сразу полезут из шкафа. Да мне, в общем-то, все равно. Я, как и Марк, всегда была здесь чужая».