Прощайте, любимые

Старик окинул быстрыми глазами Веру, кивнул и пошел к машине:

— Ну, покажи мне женихов... — Он подходил к каждому, пожимал руку, бросал оценивающий взгляд. — Ну, за сегодняшних спасибо. Орлы, настоящие орлы. Небось, все командиры?

Григорий Саввич попрощался. Машина выехала из леса, повернула вправо и скрылась на пыльном проселке. Старик сказал:

— Слушать мою команду. Идем цепочкой. Я, значит, впереди, за мной вот эта девчина, а потом уже вы. Далеко не растягиваться, чтобы, значит, не искать друг друга. Вот такая моя речь. Кто что хочет спросить?

Все молчали, с любопытством рассматривая подвижного приветливого дядьку, а он погладил бороду и заключил:

— Может, кто хочет знать, как меня кличут, Так в церковной книге поп, чтоб ему ни дна ни покрышки, записал Фелицианом, а в деревне зовут Фелей. Ну, шагом арш... — старик довольно резво зашагал по лесной дороге, потом свернул на едва различимую тропу.

— Ты примечай, красавица, — поворачивался старик к Вере. — Вот эта кривая береза одна такая в наших краях. Будто кто нарочно ее согнул, а там вон на опушке будет приметная семейка молодых елочек, а когда выйдем на полянку, с левой стороны будет такой дуб — загляденье. Ему, может, сто, а может, и все двести годков.

— А вам сколько? — не удержалась Вера.

— Сватов к тебе не пришлю, — улыбнулся старик. — Нет, правда...

— Семьдесят пять стукнуло, с гаком.

— Не может быть, — отозвался шедший вслед за Верой Федор. — Моему батьке шестьдесят, так он выглядит намного старше.

— А кто твой батька?

— Председатель колхоза... был.

— Видишь ли, — сказал старик, — он правил людьми, а я лесом. Разница. Сосенка или, скажем, березка какие мне неприятности учинят? Наоборот, Березка соком напоит, сосна в тени укроет, пошумят меж собой про житье-бытье, а мне радость одна. От радостей ни морщин, ни седого волоса. А человек, он, брат, и глазом, и словом, и ножом, и пулей может тебя...

— Психология... — проворчал Федор.

— Чего? — не понял старик.

— Говорит — чистая правда, — перевела непонятное слово Вера.

Федор улыбнулся. Вера оглянулась, спросила! — А как ты попал в эту машину? С того света?

— Из лагеря военнопленных,

— А в лагерь?

— О, это длинная история. Ты лучше о себе скажи.

— Моя история тоже не короткая. Пока вы ездили под Чаусы, моих стариков и сестренку разбомбило. Поженились с Сережкой, и живу у него. Мать его недавно похоронили.

Некоторое время шли молча.

— Большую цену заплатят они нам за все, ой, большую... — сказал Федор.

— А пока ты прячешься от них, а не они от тебя... — заметил старик.

— Вот именно — пока, — зло продолжал Федор. Он хотел еще что-то сказать и замолчал. Так всю дорогу до базы он не проронил ни слова. Вера тоже молчала. Один Фелициан что-то ворчал про себя, но ни Вера, ни Федор не могли разобрать что именно.

По едва заметным кладочкам перешли большое болото, а за ним снова открылся сухой боровой лес с солнечными земляничными полянами. На одной из них пришельцев остановил вооруженный наряд.

— Стой, кто такие? — спросил, очевидно, старший, а партизан помоложе воскликнул:

— Вы что, дядьку Фелю не узнали?

— Не узнал. Проходите...

Вокруг поляны были вырыты добротные землянки. Дверь одной из них открылась, и Вера с Федором сразу узнали вышедшего из землянки Устина Адамовича. Был он в серой клетчатой кепке, стеганке, перетянутой широким офицерским ремнем, на котором держалась кобура револьвера. В добротных сапогах и брюках Устин Адамович выглядел молодцевато.

— А, Фелициан, добро пожаловать. Мы уж беспокоиться начали... — Он пожал руку старику, а увидев Веру и Федора, остановился на мгновение и удивленно произнес: — То, что придет Вера, я знал, а что будет и Федор... ну, обрадовал, спасибо. Веди, Фелициан, хлопцев к начальнику штаба, пускай оформляются...

Вера осталась.

— Устала? — посмотрел ей в глаза Устин Адамович.

— Вы и есть Березняк? — спросила в свою очередь Вера.

— Нет. Он погиб в одном из первых боев. Но название отряда Березняка так и осталось... Пойдем-ка сперва на кухню, а потом говорить будем.

Встретила ее моложавая повариха в цветастой косынке и таком же переднике.

— Вот наша гостья, Анна Степановна. Прошу любить и жаловать. А я к новичкам.

Анна Степановна поставила на стол из неструганых досок железную миску дымящегося борща, подала кусок хлеба и сама села напротив Веры.

— Вы не стесняйтесь. Как вас зовут? Вера назвалась.

— Не стесняйтесь, Вера. В городе, небось, голодно.

— Туговато... — согласилась Вера, взяла ложку и отхлебнула из миски.

— Мамочка, какая вкуснятина!.

— Льстите?

— Честное слово. Я вот готовлю свекру и мужу и каждый раз боюсь, что они откажутся есть.

— Скромничаете.

— Я ведь никогда этим дома не занималась, а потом так случилось, что...

— А я любила повозиться на кухне, — призналась Анна Степановна. — И, — знаете, какое-то особое удовольствие видеть, как приготовленное тобой едят с аппетитом. Мы с мужем до войны оба работали, но я успевала готовить и не разрешала ему ходить в столовую. Даже иногда скандалили из-за этого.

— А он кто у вас?

— Секретарь райкома партии.

— А разве и теперь?... — удивилась Вера.