Прощайте, любимые

На протяжении всей этой истории с Верой Сергей второй раз так близко столкнулся с Милявским. Первый раз во время сессии, когда сдавал ему экзамен. Сергей знал и любил историю, а готовясь к встрече с Милявским, прошелся не только по конспекту, а поднял дополнительную литературу. Что он хотел этим доказать Милявскому, Сергей и сейчас толком не смог бы объяснить, но пришел он в кабинет к нему одним из первых, и пока однокурсники млели под дверью в ожидании первых оценок, он взял со стола билет, пробежал его от начала до конца и, не садясь за стол, попросил разрешения отвечать.

Милявский снял пенсне, удивленно посмотрел на Сергея и попросил:— Дайте, пожалуйста, вашу зачетку.

Кто знает, что сказал бы он, если бы не увидел в книжке высокие оценки, а увидев, положил книжку перед собой на стол:

— Ну что ж, пожалуйста, товарищ Петрович.

Это «товарищ Петрович» было произнесено с оттенком иронии, и это еще больше подстегнуло Сергея. «Хорошо же, — подумал Сергей, — сейчас я тебе выдам».

Ответы его были безукоризненными. Он помнил не только годы и месяцы, но и дни, когда происходили события, привлекал дополнительный материал из исторических справочников и из художественной литературы.

Милявскому Петрович понравился. Он встал из-за стола, начал ходить по кабинету, не перебивая Сергея, увлекшись его ответом, а раза два и сам включался в рассказ. Наконец он взял зачетную книжку и, чтобы слышали все, кто сидел за столами и готовился к ответам, сказал:

— Ну, голубчик, спасибо. Если бы я имел в своем распоряжении более высокие оценки, чем отлично, я поставил бы вам. Превосходно. Знаете, это предметный урок некоторым вашим коллегам по курсу, ну, еще раз спасибо.

Удивительное дело. Сергей вышел из аудитории, его окружили, тормошили за рукав, спрашивали, поздравляли, а он думал о том, что ничего плохого Милявскому не сделал, наоборот, доставил удовольствие своим ответом, и все это получилось как-то глупо. Надо было делать все не так. Не готовиться вовсе или подготовиться и доказать на экзамене, что Милявский историк поверхностный, что его лекции для студентов никуда не годятся. Но, к сожалению, Сергей не мог этого сделать по той простой причине, что его лекции посещались всегда с большим интересом, и Сергей мог только дополнить свой конспект, но не более. Сергей был недоволен собой, а Милявский с тех пор запомнил его. Вот и сейчас на лестничной площадке Милявский был очень любезен и настойчив. Видно было, что он хочет побыть с Сергеем наедине.

— Ладно, — сказал Сергей. — Это мне как раз по пути домой.

— Великолепно, голубчик.

Лучше бы Милявский не произносил это свое любимое «голубчик». И так он своей причастностью к Вере был ненавистен Сергею, а это «голубчик» просто выводило его из себя. Скрепя сердце, Сергей поплелся за стройным Милявским в исторический кабинет. Пока Милявский подбирал карты, Сергей хмуро рассматривал экспонаты студенческого археологического кружка, разложенные под стеклом. Милявский раза два посмотрел на Сергея, потом спросил:

— У вас что-нибудь случилось, Петрович?

— Нет, ничего...

— Я бы на вашем месте ходил гоголем, — сказал, улыбаясь, Милявский. — Один из лучших наших студентов. Недавно слышал, говорили в профессорской о вашем реферате по Пушкину. Больше того, могу выдать в некотором роде тайну: руководство института на вас имеет виды. Я бы с удовольствием оставил вас на кафедре истории.

— Я в школу хочу... — хмуро бросил Сергей. И, чтобы не показаться слишком грубым, добавил: — У меня отец всю жизнь проработал в школе. Видно, наследственное...

— Просто вы еще слишком молоды и романтичны. — Милявский сел прямо на край стола и сказал Сергею: — Курите, если хотите, я разрешаю... Школа, голубчик, это, так сказать, черновик, работа во многом неблагодарная, сопряженная с колоссальным напряжением духовных и физических сил.

— Я знаю. — Сергей достал папиросу, закурил.

— Нет, вы этого еще не знаете.

— Я вырос в семье учителя... — раздраженно сказал Сергей.

— А вы спокойнее, Петрович, учитесь вести полемику с горячей головой и холодным сердцем. Это очень важно для вас как для будущего научного работника.

Милявский разоружал Сергея, и он вынужден был сдерживать себя, чтобы вести разговор, иначе все выглядело бы беспредметной, беспричинной грубостью, которую невозможно было объяснить. Тут он вспомнил чьи-то слова, которые любил повторять отец, слова о том, что эмоция в споре — плохой советчик, и взял себя в руки.

— Извините, — сказал Сергей. — Но, по-моему, самое главное происходит в школе. Это — открытие человека... И учитель самый непосредственный участник такого важного дела.

— Вы возлагаете на школу несвойственную ей миссию. Какое может произойти открытие, если до десятого класса ребят надо водить за ручку. Указующий перст учителя необходим на каждом шагу.

— И тем не менее, — возразил Сергей, — именно в школе проявляются наклонности, которые становятся впоследствии призванием всей жизни.