— Давай, давай! — не выдержал он.
Парень негромко ответил — Иван не расслышал, что он сказал, пригнулся, почти слившись с пулеметами, и четыре «максима» шквалом свинца ударили по наступающим.
В неудержимом азарте Иван подавал ленты, видя, как мост покрывается сплошным мышиным цветом.
Гитлеровцы по-прежнему вели артиллерийский и минометный огонь по валу. Все чаще мины стали рваться возле счетверенной установки. Иван слышал эти противные квакающие взрывы, раздававшиеся совсем близко, и каждый раз инстинктивно падал на дно кузова. А парень в красных шароварах не обращал на эти мины никакого внимания. Отбив атаку, он отпустил рукоятки пулемета и заметил, что установку взяли под обстрел. Он стукнул ладонью по кабине, давая знать шоферу, что пора менять позицию, и в этот момент Иван почувствовал, что падает вместе с машиной, с пулеметами, с этим отчаянным парнем в красных шароварах в какую-то багровую гремящую пустоту.
На валу все увидели этот взрыв под машиной. Эдик и Сергей бросились по откосу вниз, а Веру придержал Устин Адамович. — Справятся без тебя.
Мины падали возле омертвевшей машины методично, через равные промежутки, словно по ту сторону моста решили стереть установку с лица земли. Эдик и Сергей уловили эти небольшие промежутки и после очередного взрыва бросились вперед.
В разбитом кузове лежал парень в красных шароварах с расколотым черепом. Иван перевесился через борт, словно хотел и не успел спрыгнуть с машины. Ребята подхватили его и бегом потащили в укрытие. А сверху уже бежала Вера с санитарной сумкой.
Иван не открывал глаза. Лежал тихо, неподвижно и чуть слышно дышал. Пиджак и рубашка его на груди были окровавлены. Эдик разорвал рубаху, и ребята увидели глубокую кровоточащую рану. Стараясь остановить кровь, Вера наложила большой тампон и сделала перевязку. Сергей прибежал с носилками.
По рву, опоясывающему вал, они поднялись на площадь и направились в госпиталь.
Шли по Ленинской, шумной и тихой студенческой улице, и каждый думал о том, чтобы спасти друга.
— Хоть бы слово сказал, — громко прошептал Эдик.
— Он без сознания, — ответила Вера. — Скорее, ребята, боюсь, что мы опоздаем.
У почты они повернули вправо. И тут, как некогда на Виленской, по ребятам открыли огонь из автомата с какого-то чердака.
— На другую сторону улицы! — скомандовала Вера.
Ребята бросились под защиту домов и почти побежали вниз по Пожарному переулку в сторону областной больницы.
Их встретила Маша в белом халате поверх армейской формы. Словно знала, что придет Эдик или кто-нибудь из его друзей.
— Скорее врача! — крикнул Эдик, даже не поздоровавшись с Машей.
— Поставьте носилки, я сейчас! — Маша юркнула в коридор больницы, уставленный койками с тяжелоранеными, и вскоре вернулась с военврачом со шпалой в петлице.
Отвернув повязку на груди Ивана, он скомандовал:
— В операционную!
По знаку Маши Сергей и Эдик подхватили носилки и, лавируя между койками, направились по лабиринтам коридоров.
— Скажите Паршину — будет мне ассистировать! — обернулся к Маше шагающий впереди военврач.
У входа в палату, дверь которой была плотно обита дерматином, носилки у ребят приняли санитары — пожилые красноармейцы в белых халатах, Сергей и Эдик торопливо покинули коридор, наполненный запахами лекарств, стонами раненых, и вышли на больничный двор, где их ждала Вера. Молча прошли под деревья и сели на скамейку. Говорить не хотелось. Эдик достал папиросы, протянул Сергею. Вернулась Маша.
— Ну, как он? — тревожно спросил Эдик.
— Тяжелый... — вздохнула Маша. — Но у Владимира Петровича золотые руки.
— Это кто — Владимир Петрович?
— Кузнецов. Который принял Ивана... Он такие делал операции, такие, просто чудо... А Паршин его друг... Может, все и обойдется... — Маша замолчала и посмотрела на ребят. — Что вы притихли? Не хотите прощаться?
— Почему — прощаться? — удивилась Вера. — Разве ты куда-нибудь уезжаешь?
— Да вы, оказывается, еще ничего не знаете, — горько улыбнулась Маша. — Сегодня ночью гарнизон будет пробиваться из окружения.
В стороне Днепра раздался взрыв, от которого вздрогнула земля и зазвенели больничные стекла.
— Мост! — воскликнул Сергей. — Наконец-то взорвали мост.
— А как же ты, как госпиталь? — спросил Эдик.
— Легкораненые и выздоравливающие пойдут с вами, а мы остаемся — здесь еще тысячи наших людей.