Прощайте, призраки

Эта разница уровней между двумя террасами составляла часть истории нашей семьи, этот перепад высот содержал в себе рассказ о том, как мы с матерью выживали в годы после ухода отца — упрямо демонстрируя окружающему миру свое превосходство. Такое поведение было сицилийским до мозга костей — перед лицом грубости, уродства, посредственности и даже несправедливости делать вид, будто ничего особенного не происходит. Чем ввязываться в конфликт, лучше создать иллюзию собственного благородства, попытаться сойти за людей цивилизованных, которые не скандалят и не желают позора. После того, как на нашей террасе случилось то, что случилось, я вырыла вокруг себя ров отстраненности, который был призван защищать дикий страшный хаос, творившийся у меня внутри. Если же взглянуть на факты, то они таковы: унылым зимним утром на нашей крыше расцвела несправедливость. Дело было не столько в трех сантиметрах напольного покрытия, внезапно сделавших террасу евангелистов выше нашей, сколько в возникшей там атмосфере расслабленности и умиротворения, которые воспринимались нами как прямое оскорбление. Отец-евангелист, должно быть, несколько дней работал без отдыха, устраивая на крыше второй дом для своих ребят, — расширил и переоборудовал кладовку, превратив ее в веранду с французскими окнами, повесил шторы, затем соорудил водостойкую металлическую беседку, расставил по свежеуложенному кафелю горшки с кактусами, которые никогда не умрут, и пустил тонкие плети молодого плюща по сетке, отделявшей их территорию от нашей. «Иди посмотри», — прорычала тем злополучным утром моя мать, примчавшись ко мне в комнату и кивая на потолок. Она вылетела в коридор, я оставила на столе тетрадь по итальянскому и поспешила за матерью наверх. Напротив того упадка, в котором пребывала наша терраса, я увидела новый цветной трехколесный велосипед, ведерки, совочки и надувной бассейн, который летом наполнится брызгами и веселыми криками, глиняные горшки и аккуратные занавеси, готовые закрыться зимой. «Понимаешь? — кипятилась мама. — Они подняли пол на пять сантиметров, поэтому, когда пойдет дождь, вода будет стекать с их террасы на нашу. Пять сантиметров! Я измерила!» — уверенно повторила она. Я отвела взгляд от соседских белых занавесок, не чувствуя их запаха, но догадываясь, что они пахнут стиральным порошком, тостами на завтрак, новорожденными младенцами и вечерними благодарственными молитвами. Счастье всегда проживается в чьем-то присутствии, вот и евангелисты хотели быть счастливыми перед нами.

С того дня мы говорили только о перепаде высот на террасах.

Мама утратила покой. Ее возмущение не стихало и после того, как выяснилось, что сантиметров не пять, а три и что вода все равно утекает с нашей террасы в водосток, пусть медленнее, чем прежде, но утекает. Три сантиметра стали мерилом маминой ненависти к другим семьям, равнодушным к тому, что произошло с нашей. Отсутствие отца теперь ощущалось нами на крыше, тогда как под нею почти ежевечерне разыгрывался один и тот же занудный спектакль: небо за окнами темнело, воздух электризовался, собаки на улице лаяли, пальмы шелестели, мама начинала нервничать. Она ходила по кухне и коридору взад-вперед, не поднимая глаз на смежную с соседями стену, а я молча считала первые удары грома. Если соседский ребенок плакал, моя мать открывала холодильник и доставала йогурт или котлету, которые тотчас выскальзывали из ее рук, и мама еще сильнее злилась на собственную беспомощность.

— Синьора, вы слушаете меня? В присутствии вашей дочери повторяю, что единственный способ избавиться от протечек — поднять пол террасы на три сантиметра, чтобы он стал вровень с соседским.

За прошедшие десятилетия две террасы стали гораздо более похожими друг на друга, чем были когда-то. В разделительной сетке появились дырки, она истончилась и окислилась, я просунула в одну из них правую ладонь, и та вся перепачкалась ржавчиной. Завести руку глубже я не смогла. Мои конечности выросли, а крыша словно уменьшилась в размерах. В моих воспоминаниях наша терраса с кладовкой, в которой лежали игрушки, была большой, пустынной, пыльной и продувалась всеми ветрами, тогда как соседская, хотя и не уступала ей по площади, была вечно забита вещами и имела гостеприимный облик. Теперь, когда они обе состарились, терраса евангелистов выглядела как женщина среднего возраста, красивая еще лет десять назад, ну а наша, подтопленная и разрушенная, готовилась к возможному перерождению.

Де Сальво уставился на мою мать, ожидая ответа.

«Ничего-ничего, воду мы соберем, — мысленно проговорила я. — Мы всегда собирали ее и будем собирать, пока живы. Вода — все, что осталось от моего отца. Вам это кажется безумием?»

На Сицилии, острове без воды, где люди постоянно имеют дело с засухой, где в древности велись бои за акведуки, где проблему с водоснабжением по-хорошему так и не решили и краны пересыхают каждый вечер, вопрос воды никогда не был праздным.