Прощайте, призраки

«То, что происходит только на уровне тела, на самом деле не происходит вовсе», — повторяла я свою мантру в тот день, сидя подле Сары, взгляд которой был направлен куда-то в космос. Мы изредка переговаривались, я читала, она слушала. У меня с собой было несколько журналов и книга Анри Аллега «Допрос под пыткой». После Камю я стала одержима французской литературой и при каждом удобном случае заполняла тишину своим словесным поносом, рассуждая о политической власти и преследовании заключенных; вот и в больнице я тараторила без умолку, пребывая в иллюзии, что тем самым сокращаю расстояние между собой и Сарой, между тем, что случилось с ней, и тем, чего не случилось со мной. Празднование освобождения от чего-то означает, что это освобождение уже произошло, вот и мы больше не были двумя девочками-подростками, которые подражали друг дружке и вместе проводили вечера за уроками.

— Когда ты пришла ко мне в палату после… Нет, это правильно, что ты была там. В тот момент я не потерпела бы рядом с собой никого другого.

Она сделала аборт, а я нет, и наши пути разошлись навсегда. Мы уже отдалились одна от другой, но после той поездки в больницу ни она, ни я не могли больше притворяться, что наша дружба продолжается. Когда мы только познакомились, у Сары была полноценная семья, а у меня нет, но эта разница лишь укрепляла наши отношения. Мы были будто два тонущих корабля, которые стремятся удержаться на плаву.

— Ты единственная знала об аборте. Ты всегда была единственной в моей жизни, Ида. Мне льстило быть подругой самой умной девочки в классе. Не сомневаюсь, ты училась лучше всех в университете, да и на работе тебя тоже наверняка высоко ценят. Нет, я не слушаю твою программу, в это время у меня прием в клинике. Думаю, ты обрела покой, уехав подальше от своей матери. Но я осталась, и ты понимаешь, что это означает, правда? Ты слишком умна, чтобы не понимать.

Перед госпитализацией Сара соврала родителям, что мы едем на пару дней на Этну, походим там на экскурсии, а ночевать будем в поселке Дзафферана. Я ничего не сказала маме, она не задавала вопросов мне и не разговаривала с другими матерями, так что я могла спокойно сопровождать Сару в больницу, быть на подхвате и справляться у докторов, все ли хорошо с моей подругой. Задержись я на денек, мы с мамой просто поссорились бы по этому поводу и привычно осыпали друг друга оскорблениями, не более того.

— Может быть, ты даже лучше меня понимала, что я чувствовала перед операцией и каким будет мое состояние после нее, ведь тебе уже довелось пережить большую утрату. В твоей жизни произошло ужасное событие, твой отец ушел из дома и пропал без вести, ему не следовало так поступать — ты это хотела от меня услышать? Он был трусом, мужчина не имеет права вот так бросать семью. Долгие годы я твердила себе, что нельзя критиковать людей, нельзя не принимать во внимание их хрупкость. Отец оставил тебе в наследство проницательность, остроту чувств — ты восприимчива, как самый точный сейсмограф, — а еще слепоту по отношению к другим. Люди все хрупкие, Ида, но ты просто несказанно хрупка. Ты позволила боли поглотить тебя, и твоя рана стала больше тебя. Ты живешь как рабыня, ты рабыня того, что с тобой случилось, ты была такой уже в четырнадцать лет, и ты сделала рабыней меня. Страдание придавало тебе шарм, а ты этого не замечала, ты ничего не видела, ты никогда не видела меня. Но я была, я всегда была рядом с тобой и ни о чем тебя не спрашивала, мы ни разу не говорили о твоем отце. Я даже не решалась спросить у тебя, как его звали.

Город за окнами автомобиля, беззаботный и величественный, жил своей жизнью.

— Я терпела твою диктатуру годами, и не говори, что ты этого не понимала. Сделав аборт, я почувствовала, что так дальше продолжаться не может. Все изменилось. Я тебе не говорила, но после той операции врач сказал, что детей у меня не будет. В матке оказалась раковая опухоль. Я прошла обследование, опухоль удалили, на этот раз в больнице со мной была мама. Я решила, что не расскажу об этом никому, а прежде всего тебе. Но к тому времени мы успели потерять друг друга из виду. Когда ты была рядом со мной после аборта — повторяю, я благодарна тебе за то, что ты сидела тогда со мной, потому что в тот момент я хотела видеть только тебя, — так вот, ты почему-то принялась в тот день громоздить слова и хоронить правду и этим перепугала меня. Ты вела себя как твоя мать, я вдруг осознала, что ты становишься похожа на нее, превращаешься в женщину, которая бередит кровавую рану на душе даже после того, как засохшая кровь отвалилась с нее коркой. Могла ли я поделиться с тобой своей печалью, пока ты разглагольствовала и читала вслух отрывки из каких-то книг и глупые статейки? Мой аборт становился твоей новой фобией. Не знаю, зачем ты пришла сегодня, нам больше нет смысла видеться. Чего ты от меня хочешь? Если тебе нужна помощь, я окажу ее, но встречаться с тобой лишний раз мне ни к чему: я знаю, что ты за человек, Ида.