Прощаю себе. В 2 тт. Том 2

Такие вопросы обычно не задаются, и потому Вы не представляете, в какой степени страхом парализуется как разум, так и способность соображать. Парализованный страхом человек перестает что-либо чувствовать и не способен правильно оценивать свои эмоции как выражение чувств. Он путает причину со следствием. Потому и необходимо задаться этим вопросом прежде, чем грянет гром. Большие ошибки необходимо исправлять, пока они еще маленькие.

Во время приема мне приходится видеть родителей, всем своим существом, мимикой и жестами подгоняющих своего ребенка: «Давай же, делай! Почему ты не делаешь, ведь тебя же учат!» Ребенок не понимает, почему он обязан слушаться меня или родителей, особенно мать. Ребенок слушает и размышляет. На это требуется время. Он не привык иметь дело с человеком, который перечисляет его плохие черты, но не считает его плохим. Ему известно, что люди бывают хорошими из вежливости, и потому он в некотором замешательстве. И лишь доверившись своему чувству, он сможет настроиться на одну волну со мной.

Чтобы сверхзаботливые родители не оборвали нитей с душой ребенка, мне приходится призывать добропорядочных родителей к порядку. Это не нравится ни мне, ни им, ни самому ребенку, но поскольку мне приходится выбирать из двух зол, то я выбираю меньшее. Большинство родителей осознают, что они не давали ребенку жить и потому он болен. Бывают и такие, кто, хоть убей, не признает своей сверхтребовательной порядочности, которая убивает, они не привыкли, чтобы кто-то интересовался их мнением в детстве. Теперь же они не спрашивают его у других. Даже если этот другой – их собственный больной ребенок. Мне говорят в оправдание: «Со мной поступали так же!» Такой родитель не понимает, что он мстит своему ребенку за то, как обращались в детстве с ним самим. Представление, что если я настрадался, то и ты теперь должен страдать, является величайшим эгоизмом, то есть высокомерием.

Разъясняя болезнь ребенка, я естественным образом добираюсь до родительских ошибок, и хотя родители ознакомились с моими книгами, они занимают круговую оборону, словно их схватили за грудки и прижали к стене. «При чем тут я?» – кричит все их существо, хотя сами они не произносят ни слова. Ведь они пришли не ради собственного здоровья, а ради здоровья ребенка. В их глазах я – деспот, который заставляет их заглянуть в созданный ими самими ад, признать свои ошибки и исправить содеянное. Кто заглядывает в первый раз, тот с ходу протестует: «Этого я не делал!» Ведь он желал хорошего. И он прав. Он действительно желал хорошего, вот только не сумел различить подлинное хорошее и хорошее кажущееся.

Когда такая реакция происходит у незнакомого человека, впервые переступившего порог моего кабинета, я его понимаю. Хоть я и вбираю в себя его протест, но пропускаю через себя, как через сито. Информация о не усвоенном мною уроке, которой я притянула к себе этого пациента, осталась в моем духовном теле, подобно выученному уроку. Если я должна снова и снова пропускать через себя аналогичную обиду со стороны знакомых, родственников либо пришедших не в первый раз родителей, то возникает вопрос: «Нужно ли мне играть роль сливной трубы? Может, было бы разумнее дать им барахтаться в их собственной зловонной жиже, пока они с первого же раза не ухватятся за брошенный мною спасательный круг?»

Растет число таких людей, у которых чувство собственного превосходства уже не помещается внутри. Чувство собственного превосходства, оно же гордыня, а еще точней, высший пик гордыни – эгоизм, заставляет кичиться по любому поводу, высмеивать чужие знания и чужой опыт. Пусть даже самому от этого становится хуже. Гордыня не думает о последствиях. Честно говоря, я боюсь людей, не способных думать, и работаю над собой, стараясь избавиться от этого страха. Его во мне остается еще много, а за последние годы прибавилось, потому что я не умела его в себе распознать.

Сложившиеся взгляды и убеждения подобны твердой скале, которую никто не может сдвинуть с места. Не может и не смеет, так как скала обрушится на голову. Поэтому и я тоже, точно кошка, вертящаяся вокруг горячей каши, пытаюсь втолковать скале, что ей нужно самой начать сдвигаться с места. Ей нужно оторвать взгляд от земли, от материальности и увидеть, что жизнь изменяется во времени и пространстве и что ей самой нужно идти в ногу со временем. Не должно, но нужно. Нужно ради самой себя. В противном случае жизнь сотворит с нашими взглядами и убеждениями то же, что делают со скалой земные силы, вырвавшись из плена на волю.