Прощальная весна

Гога сует мобильник в карман и неожиданно для себя смотрит в темное, покрытое еле видимыми белесоватыми облаками небо. В промежутке между двумя облачками серебристо-белым светом безмятежно горит звезда. И Гога впервые в жизни любуется ею, не зная, что она – та самая, которую Королек называет своей…

В это же время Виктор Болонский стоит у зарешеченного окна СИЗО. За его спиной дышат и всхрапывают. Едко воняет парашей, немытым мужским телом, потом, грязным бельем, сигаретным дымом. Все это смешалось в один тяжелый запах, к которому здесь уже привыкли.

Он думает о Нике. Две ночи она снилась ему. Манила, звала… Теперь он все яснее понимает, что любил только ее. Физическая тоска по ней так остра, что в первую ночь заключения он по-звериному выл во сне, за что соседи по камере жестоко избили его: били по почкам и в пах. Потом он лежал на своей шконке и плакал от боли, обиды и унижения и проклинал Нику – источник его несчастья – и еще сильнее желал ее. Так, что темнело в глазах.

Глядя из мрака камеры изолятора в ночь, кажущуюся почти светлой, он думает о прожитой жизни и сожалеет только об одном: он должен был сразу сказать Нике, что она будет его женой! Он, дурак, пичкал ее наркотиками, а следовало постоянно внушать: ты – моя жена. И с Зоей нужно было порвать – разом и навсегда. Тупая прилипчивая баба!

После смерти Ники он и Зоя прекратили свои встречи в тайной квартире, это было бы крайне неосмотрительно. Зоя как будто успокоилась, перестала преследовать его. Он был раздосадован ее охлаждением, но в глубине души доволен. Поскольку с трудом представлял, как они будут заниматься сексом после той мучительной ночи, дикого вскрика Ники и парализующего ужаса от того, что совершилось.

Он стал приводить в свое любовное гнездышко уличных девок, снимая самых молоденьких, но тоска не отпускала. Мертвая Ника завладела им еще сильнее, чем живая.

Вот и сейчас он смотрит сквозь грязноватое стекло небольшого оконца – но не на колючую проволоку, хищными кольцами вьющуюся над забором, а вверх, в сияющую тьму.

– Мы скоро встретимся, маленькая моя, – шепчет он тихо-тихо, одними губами, боясь, что его услышат соседи по камере и изобьют. – Ты подожди. Совсем немножко… Ладно?..

* * *

Королек

Вечером восьмого мая, накануне великого праздника общаюсь со своей родной «копейкой» (я отдал ее Гудку – на время, пока не поправлюсь).

Моя машинешка стоит на приколе перед убогим сараем Гудка, который высокопарно именуется автосервисом. И не просто себе стоит, а являет собой образец волшебства золотых рук Гудка, его наследника Петрухи и еще пары-тройки слесарей высокого полета.

Гудок каждый день подводит к ней клиентов со словами: «Вот, конфетку сделали, а было такое…» А еще он сфоткал «копейку» снаружи и внутри в ее первозданном (до реставрации) виде и ненавязчиво демонстрирует снимки как доказательство своих пламенных речей. Думаю, благодаря эффективной рекламе ремонт и содержание моего авто окупились с лихвой.

Кстати, империя Гудка медленно, но неуклонно расширяется. Появилась вторая автомастерская, на другом конце нашего городка, почти точная копия этой. С позапрошлого месяца ей заправляет Петруха. Наполеоновские мечты Гудка понемногу начинают сбываться.

Итак, я стою возле «копейки», в стеклах которой отражается заходящее солнце, тихо разговариваю с ней и нежно поглаживаю.

И тут трезвонит мой сотовый. Подношу вибрирующую коробочку к уху и слышу незнакомый голос:

– Это Завьялов. Надо встретиться.

Голос повелительный, неторопливый. Не просящий и не предлагающий – приказывающий. Еще бы, такая микроскопическая шелупонь, как частный сыч по прозвищу Королек, должна вприпрыжку бежать по первому его зову. Раньше я просто послал бы этого козла по общеизвестному адресу. Сейчас не то – даже интересно, что представляет из себя криминальный барон Завьялов.

– Согласен.

– Вы сейчас где? – спрашивает он.

Сообщаю адрес сарая Гудка.

– Через десять минут буду, – хмуро и пренебрежительно роняет Завьялов и пропадает.

– Скоро сюда подвалит большой человек, – сообщаю Гудку (он вышел из своего кабинетика погреться на солнышке). – Хочешь познакомиться?

– Кто такой? – живо интересуется Гудок, которого хлебом не корми, дай только завести знакомство с местной элитой.

Он с самого детства почти не изменился – низенький и солидный. Разве что плешь благоприобретенная.

– Его фамилия Завьялов. – поясняю я.

– А-а, известная личность, – с уважением говорит Гудок, как прапорщик о генерале.

Мы стоим вдвоем возле автосарая Гудка, из полутемных недр которого несет запахами железа, резины, пластика, кожи, машинного масла, бензина и чего-то еще, и перебрасываемся пустыми короткими фразами. И подставляем свои физиономии светлому уходящему солнцу. Точно и впрямь с холуйским терпением ждем значительного начальника.

И он появляется.

Посверкивая, как новенький, к ангару подкатывает черный внедорожник размером с небольшой автобус. Из него вываливается грузный амбал, скорее всего, охранник в черном костюме и белой рубашке и направляется к нам.