Прощальные слова (ЛП)

Отвлекать меня — вот, что бабушка всегда умела делать хорошо. Всего минуту назад я спорила с ней об отказе от операции, теперь же я смотрю на исписанные её почерком состарившиеся страницы, нервно думая о том, что могу узнать дальше.

— Что ж, продолжай, — она машет на книгу, — я хочу, чтобы ты дошла до хорошей части.

Хорошая часть? Холокоста? Я пялюсь на неё с пустым выражением лица, не понимая, что сказать, но ответ ей, кажется, и не нужен, так как её взгляд сфокусирован на открытых страницах.

Я могу лишь списать такое иррациональное поведение на состояние её здоровья.

Глава 5

Амелия

День 2 — Январь 1942

Когда нам разрешили остановиться, оказалось, что в отдалении нас ждал грузовой поезд. В воздухе клубился пар, растворяясь в ночи.

В течение нескольких часов мы стояли в одну линию, ожидая посадки на поезд. То ли для наказания, то ли для собственного удовольствия, я так и не поняла, но они заставили нас молча стоять на холоде до самого восхода.

Сотни евреев, в том числе и я, были грубо запихнуты в металлические грузовые контейнеры; мы врезались друг в друга или в одну из четырёх стен вагона. Места не оставалось ни для того, чтобы двинуться, ни для того, чтобы вздохнуть. Я по глупости думала, что солдаты исправят ситуацию, как только заметят, в каком положении мы находились. Но я быстро поняла, что это было сделано намеренно, поскольку услышала нарастающий смех за стенами поезда. Удушье казалось неизбежным, но небольшое отверстие над закрытой раздвижной дверью давало достаточно воздуха, чтобы сохранить нам жизнь. Не прошло и получаса, как происходящее начало мне казаться чистой пыткой, но в то время я понятия не имела, насколько всё может быть плохо.

Солдаты так и не говорили нам, куда мы направляемся. Спросить было не у кого, да и никто не разговаривал. Наверное, все были так же напуганы, как и я.

В тесном пространстве витал запах затхлости и пота; различные части тела прижимались ко мне и тёрлись об меня со всех сторон. Я знала, что чувство удушья было только в моей голове, но оно было настолько явным, что я чувствовала себя так, словно вокруг моей шеи затянули петлю. После того как я увидела, что они сделали с мамой, мне захотелось задержать дыхание, пока смерть не нашла бы меня. Я понимала, что только так избегу того, что меня ждёт, но я была слишком напугана, чтобы закончить свою жизнь прямо здесь и сейчас.

Поезд резко двинулся с места, от чего все дернулись, и более тяжелые тела упали на те, что были поменьше. Меня толкнули в одну из вибрирующих металлических стен — моя щека ударилась о холодную плоскую поверхность, но из-за сильнейшего страха я практически не чувствовала боли. Не в силах пошевелиться, я зажмурилась и сжала кулаки, вспоминая выражение маминого лица за мгновение до выстрела.

Раньше я никогда не чувствовала себя одинокой. Даже гуляя в солнечные дни по горчичным полям в поисках тихих звуков природы, я не чувствовала себя такой изолированной от мира, как в тот момент.

Вибрация от стены привела меня в состояние полудрёмы, а окружающие тела прижимали меня к стене достаточно сильно, чтобы я не упала, даже если бы мои колени подогнулись.

Стук соприкосновения колес с рельсами был единственным звуком, что мы слышали. Все вокруг были в недоумении, и я предполагала, что люди должны были разговаривать, задавать вопросы, рассуждать о том, куда мы едем и о том, что может произойти, но казалось, будто бы ни у кого не осталось голоса. Даже женщина, которая была за моей спиной, когда застрелили маму, просто молча стояла, выгнув спину дугой и держа живот, словно баюкая. Бедная женщина, должно быть, чувствовала себя очень неловко, особенно когда к ней прижималось так много людей. Мне бы очень хотелось помочь ей подойти туда, где я стояла, чтобы предложить своё место у стены, но я не могла пошевелиться. У нас не было выбора, где стоять, когда нас запихивали в вагон. На самом деле, было чувство, что нас специально разделили, когда меня насильно толкнули к дальней стене этого похожего на склеп места.

Я старалась не обращать внимание на охвативший меня ужас, но это было невозможно, так как чуть ли не каждую минуту в меня врезалось тело очередного пленника. В какой-то момент поезд дернулся так сильно, отчего крупная женщина, стоявшая рядом, упала на меня, и так и осталась в этом положении. Я застряла, прижатая спиной к её груди, и моя длинная коса была зажата между нами. Я потянулась назад, чтобы вытащить волосы, и мне пришлось сильно дернуть, чтобы перекинуть их через плечо. Я не знала, была ли женщина в сознании, спала или слишком ослабла, но я ничего не видела в темном пространстве, поэтому ни сказала ей ни слова.

Пробежавшись пальцами по тугой косе, меня пронзило болезненное ощущение от воспоминания маминых пальцев, заплетавших мои волосы этим утром. Мне было семнадцать, но она все равно любила пробовать на мне новые прически, так что по утрам я давала ей поэкспериментировать с моими волосами, прежде чем мы начинали наши ежедневные дела по дому.