Прощальные слова (ЛП)

Бабушка осторожно садится, погружаясь в мягкость своего потертого кресла.

— Мне девяносто два, Эмма. Это на семьдесят четыре года больше, чем я рассчитывала прожить.

Я сажусь на подлокотник кресла и кладу голову на ее хрупкое плечо.

— Почему ты так говоришь?

Измученно вздохнув и слегка покачав головой, она отвечает:

— Я не знаю, — ее рука падает на колени, глаза распахиваются, будто бы она смотрит сквозь стену или видит призрака, — это просто правда. Я не должна здесь быть.

Я не совсем понимаю, о чем она говорит, мне бы хотелось, чтобы бабушка объяснила чуть больше.

— Мое сердце болит. Руки трясутся и голос дрожит, но я не готова к тому, что все это закончится.

Я вскакиваю на ноги:

— Я звоню в 9-1-1, потом твоему врачу. Ты сегодня утром принимала аспирин?

— Нет, — огрызается она, прежде чем потянуть меня за руку, чтобы я села обратно, — у меня болит внутри. Мне страшно.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

Она так не разговаривает. Она сильная и храбрая, никогда не боится.

Она снова говорит:

— С тех пор прошло уже больше семидесяти четырех лет.

— С каких пор?

— Это неважно, — она кладет голову во вмятину, которую пролежала на своем кресле за столько лет. Ее глаза закрываются, и она кладет свою мягкую руку на мою, — Эмма, ты навсегда останешься моей любимицей. Ты ведь знаешь это?

— Бабушка! — испуганно кричу я. Надавливаю руками на ее плечи и трясу, — Бабушка!

Нет, нет, нет! Я бегу к телефону, набираю 9-1-1, мои руки трясутся. Мир застывает во времени, когда я жду, что кажется вечностью, прежде чем меня соединят.

Глава 2

Эмма

Минуты превращаются в часы, пока мама, тетя Энни и я сидим в комнате ожидания, паникуя от дурного предчувствия. Откуда она знала, что произойдет что-то ужасное? Мы даже не знаем, жива ли бабушка, и чувство неизвестности у каждого из нас вызывает тошноту, что очевидно, поскольку за все это время мы не обменялись друг с другом ни единым словом.

— Она вела себя как-то странно прямо перед тем, как это случилось, — тихо говорю я, дергая нитку на моих рваных джинсах.

— Например? — спрашивает мама.

— Не знаю. Она говорила о том, что с каких-то пор прошло уже больше семидесяти четырех лет. Казалась сбитой с толку.

Энни повторяет:

— Семьдесят четыре года?

Я кладу телефон на маленький деревянный столик перед нами, раздраженная постоянными уведомлениями о сообщениях на «Фейсбуке», входящими звонками и рабочими электронными письмами.

— От кого столько сообщений? — спрашивает мама.

— Не знаю, — бормочу я себе под нос.

— Тогда, может, ты скажешь им, что занята срочными семейными делами?

Вместо этого тянусь вперед, чтобы выключить телефон, но, конечно, Майк должен был позвонить именно в ту самую секунду, как я нажимаю на кнопку выключения.

Беру трубку, раз я уже каким-то образом нажала на кнопку ответа:

— Что?

— Теперь это будет так? — спрашивает он с раздражением, как будто именно о нем я должна сейчас беспокоиться.

— Майк, прямо сейчас у меня нет на это времени. Бабушка потеряла сознание, мы в больнице. Не знаем, что происходит. Сейчас неподходящее время. Поговорим позже.

— О, черт, Эмма… извини меня. В какой вы больнице?

— «Масс Дженерал», — отвечаю. Но не то чтобы это имеет для него значение.

— Я сейчас приеду.

— Нет, Майк, не нужно… — он вешает трубку.

Сейчас не время и не место, чтобы пытаться решить наши проблемы. Я уверена, что в его пустой голове еще вертится мысль о моем прощении, и он думает, что сможет подействовать на меня в момент слабости, пока бабуля в таком состоянии. Но я не хочу слушать его сегодня.

— Не говори, что он сейчас едет сюда, — стонет мама.

— А что я должна была делать? Он бросил трубку.

— Ну так перезвони и скажи «нет». Здесь только семья.

Она права, я перезвоню ему. Но как только я нахожу его номер, врач открывает дверь в маленькую приемную, которую мы занимаем. Мы все стоим так, словно ждем приговора в зале суда.

Я задаю вопрос:

— Доктор, что происходит?

Он молод, возможно, только после ординатуры, но я уже уважаю его за врачебный такт и его ободряющую улыбку.

— С Амелией все будет хорошо.

Не думая, мы все вместе набрасываемся на него, обвивая руками шею.

— Господи, спасибо вам большое, — из нас трех, я, вероятно, единственная, кто может говорить, потому что мама и тетя Энни плачут, — так что с ней случилось?

Мы отрываемся от бедного мужчины, и он пододвигает стул, когда мы вчетвером садимся. У доктора добрые глаза — взгляд, который излучает покой и утешение. Его улыбка очаровательна, и очевидно, что он знает, как справиться с целой комнатой заплаканных глаз.

— Во-первых, я доктор Бек. Это я забочусь о вашей маме и бабушке, — он говорит, переводя взгляд с мамы на Энни, а потом на меня. — У Амелии был микроинсульт, но мы смогли растворить тромб с помощью специального препарата, предназначенного для таких ситуаций. К счастью, нам удалось предотвратить прогрессирование инсульта и остановить его до появления более серьезных повреждений.

— Но вы сказали, что с ней все в порядке? — Я не понимаю.

— Что за повреждения? — мама наконец-то задает вопрос.