Прощальный подарок Карла Брюллова

– Чушь! Глупость и чушь. Сплетни! – не желал сдаваться Ермольников. – Никакого скандала у нас с Пичугиным не было, я ни за кого не заступался. Что у них там с Виктором было, не скажу, но у нас с Михаилом Пичугиным никаких скандалов не было. Да и с Виктором тоже. Он был у меня недавно, мы заканчивали работу над картиной и работали как обычно. – Ермольников говорил быстро, нервно дергая кистями рук, и по всему было видно, с нервами у него не в порядке, да еще и тема, очевидно, оказалась болезненной.

– Хорошо, Анатолий Лактионович. Можете подписать вот здесь и здесь и быть свободны, вот ваш пропуск, – решил закончить на сегодня беседу Владимир Александрович. Пока он не переговорит с Пичугиным и Гончаровым, обсуждать ему с Ермольниковым нечего.

– Люба, ну зачем ты рассказала следователю о натурщике? Ну кто тебя просил? – громким шепотом выговаривал жене Михаил Пичугин, подбирая подходящий галстук.

– Он просил, кто же еще? И вообще, не понимаю, что ты так разволновался? Ты что, переживаешь за этого парня?

– Люба, неужели ты так ничего до сих пор и не поняла? А если всплывет, что за чувства питал ко мне этот натурщик? Потом выяснится вся правда про него и Ермольникова, ты что, не понимаешь, что это статья? А если они подумают, что я тоже такой же? Страшно подумать, какой позор!

– Миша, я ничего не понимаю, какой такой же? Какая статья? О чем вообще ты говоришь? Это они нас ограбили? – топталась за спиной у мужа Любовь Георгиевна, пытаясь заглянуть ему в лицо.

– Люба, я, конечно, понимаю, в какой семье ты росла. Моральный облик, и все такое, но нельзя же быть такой наивной. В твоем-то возрасте! Ты же читала мировую классику, ты что, не понимаешь, что такое мужская любовь? Ты что, так и не поняла, что этот Виктор просто влюбился в меня? Как барышня, влюбился, как Безил в Дориана Грея, ты же читала Оскара Уайльда? Ты же знаешь, кем он был?

– При чем здесь Уайльд? И кем он был? Боже мой, Миша, ты на что намекаешь? – В глазах Любови Георгиевны плескалось тревожное непонимание.

– Педерастом он был, педерастом! – не выдержав, повысил голос Михаил Андреевич и тут же прикрыл рот, с испугом глядя на стену, отделяющую их спальню от комнаты родителей.

– Миша, что ты говоришь? Разве такое возможно, разве у нас в стране такое существует? Это же буржуазные пережитки!

– Люба, если в нашем кодексе имеется статья за это самое, так, наверное, и пережитки встречаются, – подойдя вплотную к жене, прошептал Михаил Андреевич.