Прощальный поцелуй

– В принципе, это неудивительно. Нужно было просмотреть сотни тысяч документов, и, чтобы наверняка определить, что должно остаться в тайне, нужны были обширные знания в области шпионажа во времена холодной войны и самого высокого уровня допуск к государственным секретам. И уверяю вас, крайне маловероятно, чтобы кто-то, отвечавший этим критериям, стал бы сидеть в каком-нибудь полуподвале и маркером вымарывать текст.

Эбби внимательно изучала листок у себя в руках.

«Рапорт агента ХХХХХ, код материала прослушивания ХХХХХ.

11 марта 1961, перехвачено в 8.40.

Разговор между советским агентом ЕЗ и ДБ. Перевод расшифровки беседы находится в ХХХХХ».

– Перевод расшифровки беседы. И где его можно найти, как думаете?

– В реестре, я полагаю.

– В реестре?

– В 60-е годы наблюдением за советскими шпионами или теми, кого подозревали в том, что они являются оперативными агентами, занимался, по-моему, отдел Е секретной службы МИ-5. Вся документация МИ-5 хранилась в Леконфилд-Хаус на Керзон-стрит.

– И шансов попасть туда у нас ноль.

Он сочувственно вздохнул.

– Знаете, о холодной войне много чего было написано: об основных игроках, слухах, скандалах. Немало книг об этом вышло в последние годы, когда этих самых основных игроков уже давно нет в живых. Законы об ответственности за клевету у нас, может, и драконовские, но они не распространяются на мертвых. Почему бы вам не пойти по такому пути? Возможно, так вам удастся выяснить, кто такой этот ЕЗ.

– И я даже знаю, с чего мы начнем, – тихо произнесла Розамунда.

Глава 28

Эбби остановилась перед дверью дома Эллиота Холла и набрала побольше воздуха в легкие. Она мотнула головой, чтобы расправить волосы, и тугие локоны упруго отскочили от плеч и запрыгали, напомнив ей, что она сегодня после обеда сделала себе прическу с помощью фена. Ей казалось, что с этой прической она привлекала к себе все взгляды и выглядела «сексуально озабоченной», как это называлось у них в подростковом возрасте.

Интересно, что бы подумала о ней Розамунда, если бы увидела ее, стоящую здесь в коротком черном платье и в такого же цвета белье – кружевном бюстгальтере и чулках от Ла Сенза. Это очень смахивало на любовное свидание, потому что такое белье явно создавалось для того, чтобы его кто-то видел и чувственно снимал. Она пришла сюда, чтобы убедить Эллиота Холла помочь ей восстановить доброе имя Доминика, а оделась, как будто шла к любовнику. «Слишком поздно каяться», – подумала она и нажала на кнопку звонка.

Когда Эллиот открыл ей, она сразу же поняла, почему так много времени провела, готовясь к этой встрече. В брюках цвета хаки, синей рубашке поло и босиком он выглядел даже еще более сексуальным, чем ей запомнился.

– Заходи, Эбби. Выглядишь потрясающе, – сказал он, целуя ее в щеку.

Эбби не могла сказать, что сильнее вогнало ее в краску – мысль о своем черном белье или воспоминания о той восхитительной, насыщенной изысканной эротичностью ночи в Санкт-Петербурге, перешедшей в чудесное утро.

– Проголодалась? – спросил он, уводя ее в кухню.

– А зачем тебе это? – кивком указала она на деревянную кухонную лопатку у него в руке.

– Я готовлю ужин.

– Так в твоем репертуаре есть что-нибудь помимо отличных сэндвичей с беконом?

Он ухмыльнулся, взглянув на нее через плечо.

– Это все благодаря моей маме, – сказал он, посыпая морской солью дуврскую камбалу, только что вынутую из духовки. – В первый год после окончания школы она посылала меня на все курсы самосовершенствования, какие только могла придумать. История искусств во Флоренции, кулинарная школа во Франции, яхтенный спорт в Бразилии. А я жутко психовал, потому что единственное, чего мне тогда хотелось, – это поехать в Испанию вместе со своими приятелями.

– Вот повезет твоей жене! – сказала Эбби, глядя, как он вытаскивает из кипящего масла картофель.

Она невольно сравнивала его с Ником, все кулинарные таланты которого сводились к тому, что он мог позвонить по телефону и заказать еду на вынос в индийском ресторанчике, находившемся напротив их дома.

– Не было ли это, случайно, комплиментом с твоей стороны? – сказал Эллиот, оставив в покое картофель, чтобы налить ей в бокал вина.

Она вдыхала теплый воздух, пропитанный аппетитными запахами домашней еды, и вдруг поймала себя на том, что уже забыла, как злилась на него.

– Как там в Сан-Франциско?

– Мне очень понравилось. Жизнь такая динамичная. Два раза я был даже близок к тому, чтобы открыть там медиафирму.

Он протянул ей тарелки, а сам взял с мраморной столешницы шейкер для коктейлей.

– Я подумал, что поедим мы наверху, – у нас терраса на крыше. Ты берешь еду, я беру мартини. Вино и воду я уже отнес.

Коктейли с мартини она ненавидела, но сейчас явно был не тот момент, чтобы об этом заявлять.

Поднимаясь за ним по ступенькам, на лестничной площадке она бросила взгляд в коридор и увидела дверь комнаты, где она спала после той памятной вечеринки у Эллиота. Трудно было поверить, что произошло это всего каких-то две недели назад: за это время столько всего случилось.