Прощание

Позвонить о повторной атаке на мост коменданту! Но рука не дотянулась до трубки: над головой грохнуло, как обвал. Вроде б потолок раскололся. Скворцов не успел сообразить, что это, как вверху, и позади, и еще где-то грохнуло, и все грохоты слились в сплошной, всеобъятный. С секунду Скворцов оцепенело смотрел на подпрыгивающие на столе чернильницу и книгу. Вскочил. Огляделся. В стене зияла трещина, с потолка сыпалась штукатурка. В высаженном окне клубились пламя и дым, воняло взрывчаткой. Сорванная с петель дверь придавила диван, из коридора валил дым. Разрывы, грохот. Бьют по заставе. Снарядами. Это и есть начало войны. Сколь на часах? Ровно четыре. Вот и все. Война. Дороги назад нету. Нужно воевать. Воюй, лейтенант Скворцов. И, подумав так, он схватил телефонную трубку. Перво-наперво доложить коменданту о нападении на заставу. Но трубка была безгласна. Он дул в нее, встряхивал, щелкал пальцем — связи не было ни со штабом комендатуры, ни с соседними заставами, ни с Варановым. Что ж, артобстрел — провода перебиты. На указания не рассчитывай. Рассчитывай на себя. Комната ходила ходуном. Качался пол, качались стены в трещинах, с потолка шмякалась штукатурка, со звоном лопались остатки стекол. Лампа потухла, но вспыхнула подшивка газет на табуретке, по канцелярии зашныряли багровые блики. В коридоре перекатывались валы едкого, чадного дыма, — нечем дышать. Трещали охваченные огнем двери в спальню, ленинскую комнату, столовую. Дверь в развороченную снарядом дежурку распахнута: раскинув руки, будто обнимая аппарат, связист уткнулся залитым кровью лбом в стенку, дежурный в луже крови лежал на полу ничком — у него был снесен затылок. Мертвы. Все же Скворцов, задыхаясь, склонился над ними, потормошил. Мертвые. Надрываясь кашлем, с подступившей к горлу тошнотой, выбрался на крыльцо. Снаряды и мины рвались во дворе, в саду, за заставой, на обратном скате бугра и в селе. Вздымалась и опадала земля, комки колошматили о крыльцо, а Скворцов, прислонясь к косяку, в спазмах выблевывал буро-зеленое.

Рвота выворачивала его, но он все-таки замечал: вспыхивающие, слепящие разрывы там и тут, воронки курятся, горят телефонные и телеграфные столбы, поленница возле кухни, гимнастические брусья, конюшня, питомник, снаряды разворотили и казарму и командирский флигель, счастье наше, что люди заблаговременно уведены в укрытия. Скворцов сплюнул, утерся рукавом и, втянув голову, прыжками перебежал двор, сиганул в ход сообщения. Отдышался, высунулся из-за бруствера: с бугра обозревались железнодорожная насыпь, берега Буга. В тучах дыма низко на восток летели «юнкерсы», бомбардировщики. После рвоты осталась слабость в коленях и локтях. И на лбу капли холодного пота. Скворцов пошарил по карманам, носового платка не сыскал и опять вытерся рукавом. Опершись спиной о стенку окопа, наблюдал: то же, то же — взрывы, свежие воронки, пожары, из конюшни выбежала лошадь и завалилась, молотя по воздуху копытами, пригнувшаяся фигура прошмыгнула от кухни к ходу сообщения — видать, кто-то из поваров; в серевшем рассветном небе эскадрильи «юнкерсов», волна за волной, сквозь артиллерийский грохот слышны их подвывание и танковый гул у железнодорожного моста. Как-то там Варанов? Термитный снаряд разорвался в левом крыле казармы, фугасный угодил в угловую комнатку флигеля, в скворцовскую. И Скворцову бегло подумалось, что отныне у него нет прошлого и будущего, есть только настоящее, и состоит оно в том, чтобы на войне — воевать. Скворцова тронули за плечо:

— Ты оказался прав!

— Что тебе, Виктор? Кричи громче.

Белянкин прокричал ему в ухо:

— Игорь, это война! Доподлинная!

— Пошли! — приказал Скворцов и двинулся по ходу сообщения.

Они заходили к бойцам в стрелковые ячейки, в блокгаузы, Скворцов напоминал: перейдут немцы в атаку — подпускать их поближе, стрелки и пулеметчики бьют по пехоте, снайперы — по офицерам, орудийной прислуге, смотровым щелям танков, гранатометчики — связки гранат в уязвимые места танков: в моторную часть, под гусеницы. В тыльном блокгаузе Клара Белянкина и Женя перевязывали раненого, его голову поддерживала Ира. Женщины были одеты кое-как, не причесаны, туфли и тапки на босу ногу. Вовка и Гришка примостились на ящике из-под гранат, прижав к груди игрушки. Скворцов спросил:

— Куда ранен?

Клара ответила, не переставая бинтовать:

— В плечо, в шею.

Раненый жалобно застонал. Клара принялась утешать его, как маленького:

— Потерпи, ну потерпи… Сейчас станет легче… Водички попьешь…

Блокгауз встряхивало от близких разрывов, из амбразур, подле которых дежурили пулеметчики и снайперы, сквозило гарью и взрывчаткой. Сумеречно, душно, скученно. Скворцов сказал раненому:

— Крепись, Михаил. При первой возможности переправим в санчасть.

— He бросайте меня, товарищ лейтенант…

— Что ты! Успокойся…