Прощание

— Ну, что ты, Кларочка? Успокойся. — Белянкин обнял жену, погладил ее по затылку, она сбросила его руку. Белянкин выпрямился, растерянный, несчастный.

— Ребята, — сказал Скворцов. — Знайте, что мы вас не бросим. Что бы ни стряслось…

— Спасибо, товарищ лейтенант, — произнес прерывистый, угасающий басок слева.

Они его благодарят? Это он должен поклониться им в ноги. И Скворцов сказал:

— Вам спасибо, ребята. Воевали достойно, не посрамили чести дзержинцев…

— Родина этого не забудет, — сказал Белянкин.

Наверху загрохотало, с потолка сорвались капли. Скворцов и Белянкин, лереглянувшись, заспешили из подвала. Скворцов выходил, и его будто подталкивали в спину взгляды остающихся в подвале. А может, напротив, притягивали магнитом, не отпускали? Потому-то он и торопился и старался удержать шаг. Снаряды кромсали внешнюю линию обороны, как будто она не искромсана, — с востока била артиллерия, из-за Буга — бронепоезд. Грохот разрывов, пламя, дым, взметенная земля — все, ставшее уже обычным. Обстрел прекратился, а где атакующие цепи? Их не видно. Через пять минут разнеслось:

— Красные пограничники, сложите оружие. Если вы не примете ультиматума германского командования, вы будете уничтожены смертоносным огнем нашей артиллерии. Вы погибнете от ран, голода и жажды. Красные пограничники, сдавайтесь в плен, вам гарантировано гуманное обхождение…

Говорили, вероятно, в жестяной рупор, — четко, старательно, и оттого акцент еще сильней. Слова коверкают, но смысл ясен: сдавайтесь. Скворцов сказал:

— Чуешь, политрук? Как ответим?

— В бою ответим, — сказал Белянкин. — И на партсобрании примем решение…

В рупор трижды повторили обращение и умолкли. Немцы не обстреливали, — может быть, ожидали, что в развалинах выкинут белый флаг? Ну, дожидайтесь. У нас все превратилось в красное — намокшие кровью бинты, полотенца, куски простыней и нательных рубах. Потому извиняйте, господа: нету белого цвета. А красный вас не устроит? Это вы когда-нибудь выбросите белый флаг, проклятые!

— Игорь, — сказал Белянкин. — Вон Лобода идет. Откроем собрание?

— Открывай. Несколько слов — и все. А первым пунктом повестки дня я предлагаю: почтить память погибших пограничников заставы…

Сквдрцов сдернул фуражку, сдернули и другие. Постояли, опустив головы. Белянкин сказал:

— Товарищи коммунисты! Разрешите открыть внеочередное партийное собрание. Кворума у нас не набирается… — Запнулся, потом решительно продолжал: — Но причина уважительная, и вышестоящий политический орган, надо полагать, посчитает данное собрание правомочным… Для ведения собрания необходимо избрать президиум… Начальник заставы лейтенант Скворцов, политрук Белянкин. Голосуем. Единогласно. Я думаю: председатель Скворцов, секретарь Белянкин. Ну, и доклад мой. Или, вернее, информация…

Канитель разводит Виктор. Ближе бы к делу. Скворцов хотел сказать: «Покороче», — но промолчал. Вглядывался в Белянкина, Ивана Федосеевича, Лободу; у всех лица осунувшиеся, постаревшие, в пыли и копоти, заострились носы, торчат скулы, кровоточат потрескавшиеся губы.

— Товарищи коммунисты! Мы собрались в ответственный момент. Немецкие фашисты вероломно нарушили советско-германский пакт о ненападении и развязали войну. — Голос его дрогнул, но Белянкин овладел собой, по-прежнему отчеканивал: — Да, войну, в которой коричневая чума будет неминуемо уничтожена. Мы ни на секунду не сомневаемся, что правительству доложено о событиях, оно не оставит пограничников в беде.

«Правительство должно принять необходимые меры, — подумал Скворцов. — Только ведь Москва от границы далеко».

Они сидели кто на чем, Белянкин же стоял, напрягшись, вытянувшись, пробитую пулей руку держал на отлете, правой взмахивал — в ней зажата тетрадка. И вдруг перестал чеканить фразы, сказал негромко, будто для себя:

— Застава ведет неравный бой. Фашисты многократно превосходят по численности. Против наших винтовок, автоматов и пулеметов у них орудия, минометы. Нас бомбили самолеты, обстреливает бронепоезд. Могут танки двинуть. На заставе много раненых и убитых. Словом, положение критическое. Помощи от погранотряда и армейских частей все еще нет.

— Помощь должна прийти, — сказал Лобода.

— Должна! Так вот, товарищи коммунисты. — Снова чеканит. — Что мы ответим на грязный и наглый ультиматум фашистских разбойников?

— Пошлем их к едрене фене, — сказал Иван Федосеевич буднично и даже скучно.

Зато сержант Лобода горячился:

— Было бы время, так сочинили бы им ответ. Но писать некогда, рупора нема, чтоб прокричать, ответ скажем в бою. Драться еще злей!

— Присоединяюсь к товарищам, — сказал Скворцов. — Били и будем бить фашистов — вот и весь сказ. На этом прения завершим. Принимать решение нужно?

— А как же! Вот проект набросал… Подработаем в дальнейшем.

«Если останемся живы», — про себя сказал Скворцов, а вслух сказал:

— Зачитай проект.

Белянкин откашлялся, обвел всех взглядом — Скворцов не выдержал его, столько там было боли, — раскрыл тетрадь, прочел:

— Заслушав и обсудив доклад политрука заставы товарища Белянкина В.З. о задачах текущего момента…