Прощание

Емельянов признавал его правоту, и Скворцову должно было быть это приятно. Но ему было неприятно: он почувствовал, что Емельянов по-своему тоже был прав. Теперь же, на третий день их сумбурного, без всяких аргументов и контраргументов спора-разговора, Емельянов как бы отступился от своей правды, слишком поспешно оставил всю правду за Скворцовым, а эта правда была все же таки неполная, недосказанная.

Сумерки накатывали волна за волной, обещая вот-вот сгуститься. Видимость еще была, и Скворцов видел: прядает чуткими ушами его Воронок, стелется-путается грива на ветру, на просеке блестит ледок в лужах, чернеют контуры деревьев и кустов, подальше, за безлесными холмами, хутора – из труб вьется дымок, подтапливают. Он не уловил запаха дыма, но показалось – уловил: пахнет печью, хлебом, тишиной, покоем. Будто на земле не война, а мир. Будто он едет не с партизанами, а с пограничниками по границе, в дозоре. Впрочем, мир для него, пограничника, всегда был относителен. Что это был мир, он уразумел двадцать второго июня, на рассвете.

У развилки начальник охраны придержал коня, уточняя маршрут. Скворцов тоже натянул поводья, не подъехав к разведчику, чтобы не мешать ему: пусть сам, без подсказок, разберется с дорогами, разведчику положено ориентироваться и с завязанными глазами. Как полагалось некогда и пограничникам. Да ведь не только полагалось, но и полагается! Это западная граница пала, восточная, южная, северная существуют, живут. Отряды живут, комендатуры, заставы, и пограннаряды круглые сутки выходят на службу, как и обычно. Как и на западной границе выходили. А война была. А война есть. И больше, чем безлюдный, заброшенный хутор на пригорке, чем сожженная у речки мельница, чем позвякивание оружия у разведчиков, – больше всего о войне напоминали слова, отпечатанные типографским способом: доклад Сталина о 24-й годовщине Октября и его речь на Красной площади 7 ноября. Было, как всегда, как до войны: доклад и речь. Был в этом знак неколебимой уверенности, что мы погоним немцев, хоть они под Москвой. В отряде не смогли принять документы по радио – село питание, но Волощак снабдил газетами, в которых были опубликованы и доклад, в речь, и репортаж о военном параде на Красной площади. Газету Скворцов прочел от корки до корки, потом спрятал в планшет и таскал с собой, норовя выбрать свободный час и снова перечитать. Спокойная уверенность речи переливалась в него и, он был уверен, в миллионы таких, как он. Через полчаса война напоминала о себе привычным, повседневным – пулями: группу Скворцова обстреляли из лесу. Скворцов, как и разведчики, пришпорил коня, съехал с дороги в Подлесок, за кусты и деревца. Подскакал начальник охраны, доложил: группа обстреляна.

– Вижу, что обстреляна, – пробурчал Скворцов. – Дальше что?

– Вышлю разведку, – сказал начальник охраны. – Уточним, что и как, после примете решение.

– Погоди, – сказал Скворцов, – я и так приму решение…

Оно созрело тут же: пока пошлешь разведку, потом еще ввяжешься, чего доброго, в огневой бой – время потеряешь, и кто знает, может, и людей потеряешь, не лучше ль дать крюка, объехать по другой дороге? Скворцов опять пришпорил Воронка, и они поехали лесом прочь от проселка, простреливаемого с северной стороны, кстати, стрельба не утихала. Но самое неприятное было впереди: когда выбрались на объезд, то и здесь их обстреляли. Снова из засады, из лесу. Начальник охраны молчал, ожидая; что скажет Скворцов. И Скворцов молчал, прикидывая. Плясали, всхрапывали лошади, посвистывал ветер, посвистывали пули, в придорожном кустарнике, метрах в двухстах, вспыхивали огоньки винтовочных выстрелов. Не попробовать ли прорваться с ходу, проложив себе путь очередями и гранатами? Он посоветовался с начальником охраны, тот согласился: будем прорываться. Группа сосредоточилась в укрытии, в низинке, и по команде Скворцова – тесно, конь к коню – рванулась на дорогу. Стреляли на скаку по кустарнику, по огонькам, потом швырнули гранаты. Прильнув к лошадиной шее, Скворцов скакал, и за спиной оставались, отставая, цокот копыт, крики, пальба, взрывы. Сам разгоряченный, он начал сдерживать, успокаивать разгоряченного Воронка: остальные отстали, он здорово рванул. Подскакали разведчики, тоже распаленные стычкой, начальник охраны пересчитал: все, убитых нет. Раненые? Их также нету.