Прощание из ниоткуда. Книга 2. Чаша ярости

Но свободно, с помощью чудодейственной телеграммы войдя сейчас сюда и поднимаясь по священной лестнице на парящий где-то в заоблачных высях второй этаж, Влад испытывал не чувство благоговения, — о нет! — а торжество триумфатора, возносимого капризной фортуной на давно заслуженный им его личный Олимп. Король умер, да здравствует король!

В приемной царственная секретарша (оказавшаяся, впрочем, впоследствии весьма достойной теткой), едва взглянув в телеграмму, мгновенно преобразилась, кокетливо тряхнула в сторону Влада роскошным, пшеничного цвета перманентом и, проплыв мимо него, скрылась за начальственной дверью.

У Влада оказалось время, чтобы еще раз взвесить ситуацию и приготовиться к неожиданностям. Он с молодых ногтей усвоил спасительное правило — всегда готовиться к худшему. Поэтому и теперь, при явных признаках удачи, он все же, на всякий случай, перебирал варианты для вынужденного отхода. В этих совдеповских лавочках, это он знал по опыту, мягко стелят, но чаще всего жестко спать. Почему-то вспомнилось старое, дворовое детское, тоже спасительное: „Не надо — я и не хотел”.

Секретарша выплыла из кабинета с таким видом, будто посетитель приходился ей по меньшей мере если не новым любовником, то, во всяком случае, ближайшим и долгожданным родственником:

— Вас просят, Владислав Алексеич…

Размеры кабинета (с небольшую теннисную площадку) и его обстановка (сплошные ковры и резное дерево) идеально соответствовали росту и осанке двух, поднявшихся ему навстречу, хозяев. Первого он узнал сразу по примелькавшимся с детства портретам на обложках книг — Степан Щипачев, поэт, хотя и не главарь и не горлан, но горлохват, по слухам, тоже порядочный. Благородные седины и вечное, будто приклеенное, выражение доброжелательности на благообразном лице создали ему в известных кругах репутацию неисправимого добряка, но злая молва гласила, что на совести этого святочного Деда-Мороза не один десяток литературных и вне-литературных душ.

Другой — помоложе, подтянутый, с гладко прилизанными жидкими волосами над породистым, несколько бабьим лицом — тоже смотрелся эдаким добродушным дядькой, слугой царю, отцом солдатам”, но глаза — жесткие и изучающие — выдавали его: нюх у Влада на публику такого полета с годами выработался безошибочный, ему сразу стало ясно, что у этого рука, как говорится, не дрогнет.

Оба они излучались навстречу Владу улыбками и гостеприимством, холеные длани обоих тянулись к нему с рукопожатиями, обоим, судя по всему, не терпелось заключить его в свои почти родственные объятья, и было мгновение, когда он съязвил про себя, что стоило бы запечатлеть эту сцену в виде, Нового возвращения блудного сына”.

— Давайте знакомиться, Владислав Алексеич. — Тот, что помоложе, первым навязал ему свою холеную длань. — Со Степаном Петровичем, я думаю, вас знакомить не надо, его знает вся страна, кроме всего прочего, Степан Петрович возглавляет и нашу московскую писательскую организацию, а я здесь, — он, скромно улыбаясь, потупился, — всего лишь секретарь по оргвопросам, так сказать, солдат партии на боевом посту. — И снова приосанившись: — Вот хотели познакомиться с вами, Владислав Алексеич, узнать, в чем нуждаетесь, не нужно ли чем помочь. “ Тут он, как бы что-то вдруг вспомнив, неожиданно вскинулся; — Кстати, Владислав Алексеич, почему вы до сих пор еще не член Союза?

— Не рановато ли, — опять состорожничал Влад, подозревая ловушку, — у меня еще и книжки нету.

— Ну, книжка, положим, есть, — продолжал тот охоту, — вышла в пятьдесят шестом, в Черкессии, — он выдержал мгновенную паузу, как бы проверяя, оценил ли гость степень его осведомленности, — книжка, правда, не фонтан, — уперся он во Влада со снисходительной насмешливостью, — но при вступлении в Союз можно учесть и намерения, а намерения в ней наши, советские. К тому же недавно в сборнике целая повесть.

— Так ведь разругали же, — опять попытался уйти Влад от угрозы ловушки, — тем более по идеологическим мотивам.

Хозяева, снисходительно посмеиваясь, переглянулись: мол, о таких пустяках здесь и говорить не стоит, мол, здесь делается политика, по сравнению с которой все это яйца выеденного не стоит. Но выработанным за жизнь почти звериным чутьем своим Влад догадывался, уверен был, что они разыгрывают сейчас перед ним заранее отрепетированный спектакль, поэтому радоваться не спешил, в любую минуту все могло обернуться против него.

— Ну так что? — сделал новый заход Ильин.

Влад снова ушел от прямого ответа:

— Чего что?

— С Союзом.

— Я-то всегда готов, — Влад, соблюдая крайнюю осторожность, двинулся навстречу собеседнику, — только ведь вы сами знаете, нужны рекомендации и все такое прочее, а где я их возьму?

Здесь хозяева откровенно, хотя и в меру, рассмеялись: мол, это-то уж и совсем не стоит разговора, мол, о чем толковать, когда все в их руках.

Отсмеявшись (впрочем, как уже было замечено, в меру), первым отозвался молчавший до сих пор Щипачев:

— Это чистая формальность, Владислав Алексеич, вы же умный человек и, надеюсь, догадываетесь, что, если я попрошу, товарищи мне не откажут. Слово за вами.