Прощание. Последний конфликт

Так мы пролежали довольно долгое время. Слушая дыхание Преображенского, стук его сердца, постепенно становящийся равномерным, я подумала, что он наконец — то уснул, однако поцелуй в макушку развеял эти подозрения.

— Саш? Не спишь?

— Еще нет. Что такое?

— Если мы продолжим все две недели в том же духе, тебе придется относить меня на «Армаду» на руках.

— Мне нравится эта идея, — немного подумав, отозвался кадровик.

— Ты серьезно? — удивилась я.

— Да. Только не в качестве лечения, — добавил он тихо. — Просто так — для души.

В сердце что — то кольнуло, и, желая подтвердить свои подозрения, я приподнялась на груди Преображенского. Он не отводил взгляда, смотря прямо на меня, будто опасаясь, что я могу сделать неправильные выводы, сотвори он что — нибудь в данный момент. Как же меня бесила его откровенность и неспособность скрывать правду. Но сейчас это отличительное свойство заставило наклониться и прикоснуться к его губам легким поцелуем. Нет, мне не хотелось продолжения. Тело было расслаблено и пребывало в состоянии неги. Но своими словами Саш словно залечил одну из кровоточащих ран на моей душе.

— Я подумаю над этим, — серьезно ответила я и, заметив короткую улыбку Преображенского, опустила голову обратно. Я не хотела думать о том, что стала свидетелем первого, пусть и довольно сомнительного, проявления чувств со стороны электроника. Если бы я это признала, то, повинуясь собственному интересу, начала бы копать дальше. А это могло привести меня к совершенно нежелательному результату: я попросту могла влюбиться в Преображенского. В Преображенского, который, не задумываясь, раскрыл Диорну инкогнито Мая. В Преображенского, благодаря которому я очутилась в капсуле рекреации. В Преображенского, обещавшего, что мне не будет больно.

Однако его маленькая откровенность…не знаю, как объяснить это чувство, но она заставила меня протянуть к Сашу ниточку доверия. Одну — единственную, означавшую, что наедине я могу рассказать ему несколько больше, чем того заслуживает любой лейнианец.

— Моя мать была влюблена в моего отца.

— Мария? В Себастьяна Дорна? — я вновь услышала в его голосе нотки того научного интереса, которые для меня стали давно привычными.

— Тебе Мария сказала о том, что Дорн является моим отцом?

— Нет. Об этом я догадался намного раньше. Ты очень похожа на него.

— Да?

— Да. Волосы, глаза, овал лица, форма губ. Он не спутает тебя на церемонии приветствия ни с кем другим. От Марии в тебе, пожалуй, только характер.

— Я надеюсь, это комплимент, — недоверчиво проговорила я, поднимаясь и на этот раз подогнув ноги под себя, отмечая, как задерживается взгляд кадровика на моей неприкрытой груди. Голос его, однако, ничем не выдавал интереса:

— Констатация факта. Именно твое сходство с Дорном и привело меня к мыслям о Марии. Я точно знал, что никаких отбывающих тридцать лет назад экспедиций, в которых на Землю могли доставить банк с эмбрионами, не было. Ни одна лейнианка ни за что не пошла бы на то, чтобы рожать естественным путем. К тому же, в то время как раз пропала Мария. А Мария, я это знал не понаслышке, контактировала с Дорном. И Мария никогда не была такой, как все.

— Судьба у тебя, видимо, такая: общаться с выделяющимися из общей массы лейнианками, — криво усмехнулась я.

— Она была необычной, — подтвердил Саш, блуждая взглядом по моему телу. — Но влюбленность? Мне казалось, это истинно земное чувство.

— Ты электроник, — отмахнулась я. — Тебе не понять того, что может разглядеть женщина. Она полгода приглядывала за Дорном, а потом запросто согласилась на секс без обязательств. Черт, прямо как я с тобой, — поняла я комичность ситуации. — В общем, я к тому, что сама она, возможно, и не понимала, что испытывала.

— Я тоже этого не понимаю, — согласился Преображенский. — Но ты всегда можешь поработать переводчиком как дитя обеих культур.

— Можем хоть словарь составить, — пошутила я.

Ответил Преображенский неожиданно, но очень волнующе: положил ладонь мне на колено, двинулся по бедру вверх, задевая низ живота и снова пробуждая во мне отнюдь не желание лингвистикой заниматься, а затем, поднявшись вверх, заключил мою грудь в плен своей ладони.

— Этому странному чувству, что владеет мной сейчас, когда сводит определенные мышцы, в груди застыло ожидание, а в мыслях — предвкушение, я, пожалуй, могу дать определение.

Я позволила себе лукаво улыбнуться, чтобы затем перекинуть ногу через Преображенского, седлая его:

— Это желание, Саш, это желание…

Другого приглашения ему не требовалось: когда я снова приподнялась, он помог направить часть себя в глубину моего тела. Опустившись на бедра Саша, я прикрыла глаза от удовольствия. В этот раз культурные различия сглаживались намного дольше.

***