Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920

Каждая улица с ее заколоченными окнами магазинов была забита телегами, детскими колясками и ручными тележками, поскольку торговцы пытались довести свои товары до пристани, надеясь где-нибудь там снова приступить к своему делу. Солдаты выбрасывали ранцы, а офицеры срывали погоны, потому что красные были одержимы ненавистью к этим символам привилегий, и им доставляло удовольствие прибивать погоны гвоздями к плечам их обладателей, когда в руки попадали офицеры (некоторые в отчаянии стрелялись), а в это время толстые купцы предлагали чемоданы полные бумажных рублей за шанс на проезд. Молодые девушки всеми силами старались сочетаться браком с англичанами – не из-за любви, а чтобы выбраться из страны в качестве британских подданных, – и некоторым действительно это удавалось, при условии расстаться сразу же, как только окажутся в безопасности. Обезумевшие отцы предлагали деньги британским солдатам за женитьбу на их дочерях, а молодые девушки – некоторые высокого происхождения – торговали своим телом, чтобы заработать денег на плату безжалостным хапугам – капитанам барж и владельцам небольших судов за проезд свой и своей семьи. И неизменно, даже если они зарабатывали эти деньги, цены подскакивали, потому что и другие тоже требовали себе мест, и некоторые девушки кончали с собой.

Это был больной, доведенный до отчаяния и ужаса город, где толпы людей тут же набегали в каждую точку, где, как им казалось, могла теплиться надежда на безопасность и эвакуацию. Среди лошадей, верблюдов, вагонов и припасов они воздевали руки к хозяевам кораблей, зная, что единственной альтернативой эвакуации является смерть, когда придет большевистская кавалерия. Они даже пытались силой пробиться на борт кораблей, а когда терпели неудачу, то просто уступали холоду и отчаянию в оцепенелом молчании, с пустыми глазами, сворачивались калачиком на своих пожитках, потому что все надежды были утрачены, желание жить давным-давно исчезло.

В тот вечер, как мы приехали в Новороссийск, я услышал, что из Константинополя приехал генерал сэр Том Бриджес, в чьей дивизии я служил во Франции. Это был человек с сильным характером, и это он во время отступления из Монса в 1914 г. собирал измотанные войска свистулькой и игрушечным барабаном, купленным в бельгийской деревенской лавке. И он сказал мне, что мы должны выбираться из трудного положения так элегантно, как сможем, и что только небольшой остаток миссии отправится в Крым, где генерал Врангель, принявший ныне командование, надеялся перегруппировать весь состав и запасы, которые можно эвакуировать из Новороссийска.

Деникин полностью утратил контроль над своими разбросанными силами и в результате потерял поддержку как военных, так и гражданских элементов населения. Он фактически сам чуть ли не оказался пленником под Новороссийском, когда его поезд почти налетел на красные войска. Он явно проиграл, но это был храбрый человек, и все, кто его знал, испытывали к нему высочайшее уважение за его целеустремленность и за прямолинейный, пусть и неудачный, метод воплощения цели в жизнь. Он уже уехал, обвиняемый теми, кто не поддерживал его, в дезертирстве и трусости.

Холмен день и ночь трудился над тем, чтобы сдержать британское обещание помочь тем, кто трудился и сражался вместе с нами, но вскоре он уехал для отчета в Константинополь, и с Босфора прибыл батальон шотландских стрелков для защиты британского персонала, и с той же целью в гавани стоял мощный отряд военных кораблей. Управление городом находилось в руках русского военного губернатора и командира крепости, но они были на ножах, так что сделано было очень мало, и среди тех, кто лихорадочно пытался составить планы укрепления города и его же эвакуации, был и один английский полковник.

Большинство беженцев предпринимали отчаянные усилия, чтобы попасть на транспорт Brauenfels, так что я сразу оказался занят и стремился добиться того, чтобы Смагины и Рутченко снабжались из всех складов запасной одеждой и постельными принадлежностями, на которые я еще мог наложить руку, и чтобы они смогли заблаговременно и благополучно проникнуть на борт судна. Все мои остальные друзья, видимо, уехали несколько недель назад. Рештовские были в Ялте, а Муравьевы на пути в Италию. Лак с женой тоже отбыли и сейчас, возможно, уже находились в Англии. Говорили, что жена атамана и его дочь приехали на Кипр, а Абрамовы и другие семьи из Новочеркасска находились в Константинополе.

Состоялось несколько слезных расставаний и обменов адресами. Муся обняла меня, а слезы текли ручьем, с запинанием произнесла слова благодарности и извинений, и в моем горле опять появился комок, и я дал себе слово при всех обещаниях разыскать их, когда все мы будем в безопасности.

Сейчас подступы к городу охранялись лишь немногими добровольцами, готовыми погибнуть, лишь бы прошла эвакуация. Нельзя было терять времени.

– Увидимся, – пообещала Муся, в то время как Алекс слабо пожал мою руку. – Пока!

Мы все встретимся позже и снова устроим вечеринку, так же как это мы сделали в Новочеркасске.