Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920

Мы доехали на машине до села Красное, чтобы побывать в 4-й пластунской бригаде, и, учитывая состояние колеи, я был удивлен, что наша тяжелогруженная машина вообще смогла довезти нас до места. Каждую минуту я ожидал, что лопнет какая-нибудь шина. Но мы доехали и остановились у первого воинского отряда, который увидели, и это оказалась резервная рота, шедшая на фронт. Нерегулярно на дальнюю дистанцию вела огонь батарея британских 18-фунтовок. Поскольку я заметил нерешительность и паузы в стрельбе, а также явное оцепенение вокруг пушек, пошел взглянуть, что там случилось. Из-за отсутствия достаточного количества тормозной жидкости или из-за неисправных пружин орудия приходилось толкать назад вручную после каждого выстрела. Несмотря на проблемы, расчеты продолжали, прилагая огромные усилия, вести стрельбу, и я не мог понять, почему стволы орудий были подняты для огня на такую максимальную дальность.

– Почему бы не подождать, пока враг подойдет поближе, чтобы сократить дистанцию? – предложил я командиру батареи. – Или, что еще лучше, подкатите свои пушки ближе, поставьте их позади окопов пехоты.

Ответ меня озадачил.

– Я не могу приблизиться к пехоте, – сказал офицер. – Там еще дальше, в пятистах ярдах, есть окопы, и если я не открою огонь, как только наша пехота увидит наступающего противника, она покинет окопы и разбежится.

Да, это была трудная дилемма, согласился я и попросил разрешения сопровождать его до наблюдательного пункта, чтобы посмотреть, как стреляют орудия. Мы прошли мимо окопов пехоты и подошли к НП в 300 ярдах перед ними, на ничейной земле. Имелось возвышение площадью примерно 70 квадратных ярдов, и на нем и вокруг него сосредоточилась группа, которой было суждено привлечь огонь всей красной артиллерии в Азии – два офицера НП с батареи, командир и 20 конных казаков, рядом полыхали два крупных пожара, да еще было 10 – 20 коноводов и вестовых. Все мы стояли на вершине этого возвышения с биноклями, перед нами открывался восхитительный вид, и мы оставались совершенно безмятежными.

Примерно в 6000 ярдах отсюда были большевики, главным образом кавалерия, которые спокойно прохаживались по селу небольшими кучками, группы всадников с флагами да редкая пушка или подвода темнела на фоне снега. В нашем направлении двигалась пара патрулей, и один из наших передовых постов вел по ним пулеметный огонь с расстояния не менее 3000 ярдов. Похоже, этот огонь вызывал у них не очень большие потери. Тем временем одно 18-фунтовое орудие и одна гаубица калибра 4,5 посылали в деревню и ее окрестности по одному снаряду каждые три-четыре минуты. Я заметил, как рухнул дом в дожде черепицы и каскаде деревянных планок, а из окон вырвался клуб пыли и дыма. Во все стороны бросились человеческие фигурки, и я увидел, как свиньи и куры ринулись по улице, а потом к небу начал подниматься столб дыма там, где вспыхнул пожар среди деревянных строений, и стало видно мерцание красных языков пламени.

Огонь был очень эффективным, и красные бросились врассыпную, а потом я увидел, как часть их орудий, вступивших в деревню, приступила к стрельбе на сельском дворе – полностью на виду! Однако наши канониры им не досаждали, так что, подождав примерно полчаса того, что я ожидал увидеть через пять минут, и будучи готов в любую минуту нырнуть за угол в укрытие, если красные снаряды начнут падать на холмик, я наконец увидел вспышки орудийных выстрелов и услышал доклады. Но куда они стреляли, одному богу известно, и снаряды падали, не долетая до нас с 1000 ярдов, на беззащитный участок степи, взметая вверх куски грунта и грязи. Красные произвели около сорока выстрелов, не меняя, очевидно, ни дальности, ни горизонтального угла обстрела. Взорвалось лишь около пятнадцати снарядов.