Прощание с Ист-Эндом

Внешность у Меган-Мэйв была, мягко говоря, необычной. Казалось, что они попали сюда из другого века – и явно из другой страны. У них были тонкие черты лица, высокие скулы и чистая, хотя и смуглая кожа. Я уже упоминала, как устрашающе действовал на покупателей взгляд их чёрных сверкающих глаз. Обе были невероятно худыми, почти тощими, и при этом сильными и мускулистыми – крупные костлявые руки, длинные пальцы. Одевались они… Господи, как же описать их одежду? Стоит начать с того, что они выбирали совершенно одинаковые и довольно простые наряды, но всё равно выделялись в любой толпе. Меган-Мэйв носили старомодные бесформенные кофты, тёмно-коричневые или чёрные длинные юбки, подпоясанные широкими кожаными ремнями, на которых болталось по две-три связки ключей. Толстые фильдеперсовые чулки и старые бесформенные грязные ботинки. Особенно выделялись они своими головными уборами, без которых их никто и никогда не видел. Сёстры носили платки, так же, как и многие другие женщины, но так, что это привлекало внимание: они низко надвигали их на брови и затягивали так туго, чтобы наружу не выбился ни один волосок. Узел на затылке завязывался настолько крепко, что, казалось, ткань вот-вот треснет. Иногда я гадала, не облысели ли они из-за какой-нибудь редкой болезни, но это оказалось ошибочным предположением. Одеждой и платками они напоминали неулыбчивых буддистских монахинь. Глядя на них, я вспоминала работу Хогарта, изображавшую двух нищенок в лондонских трущобах XVIII века, – казалось, что они обрели плоть и кровь на рынке на Крисп-стрит.

Меган-Мэйв были замужем. Утверждали, что перед свадьбой три воскресенья подряд оглашали о предстоящем браке Маргарет, старой девы этого прихода, но в амбарной книге в итоге расписалась Мэйвис. Возможно, дело обстояло наоборот – стоит ли доверять слухам! Как бы то ни было, обе отзывались на имя миссис М. Картер. Кто именно встал перед алтарём и поклялся любить, почитать и повиноваться, никто не знал, а тем более Сид, их избранник. Если у него и были какие-то иллюзии о природе этих старинных свадебных клятв, Меган-Мэйв успешно их развеяли. Сёстры повелевали, а почитать и повиноваться приходилось ему. В дни наивной юности Сид, возможно, и думал, что хорошо устроился и заполучил двух женщин по цене одной. Но жизнь научила его, что все выгодные сделки доставались только Меган-Мэйв, а остальным приходилось платить сполна. Это был хилый мужичок, пяти с половиной футов ростом и весом в семь стоунов[19]. Он вечно торчал на рынке и таскал ящики с яблоками, грушами, капустой и брюквой к лавке, где голосили его жёны. В отличие от прочих кокни, он никогда не шутил и не смеялся, не выпивал с другими торговцами, не участвовал в розыгрышах и не способен был, казалось, увидеть позитивную сторону жизни. Он никогда не улыбался, а просто таскал свои ящики и сундуки, порой чуть не падая под их весом: кепка надвинута на глаза, губы сжаты в тонкую прямую линию. Сид ни с кем не разговаривал и не приглашал никого к беседе. Когда торговля заканчивалась, он исчезал. Если и был у него любимый паб, место для прогулок или злачный уголок в порту, об этом никто не знал.

Когда Мэйв забеременела, все трое удивились. Они были женаты уже несколько лет, и брак считался, если выражаться в библейских терминах, бесплодным. Без детей им жилось неплохо. Сёстрам было уже тридцать восемь, и, узнав о беременности, Мэйвис сразу избрала для себя роль великомученицы. Бедняге Сиду приходилось нелегко. Жёны ворчали и беспрестанно цеплялись к нему, и он похудел ещё на стоун и выглядел так, будто вот-вот исчезнет окончательно.

В Меган проснулся настоящий боец. Сама Мэйв стала тихой и мягкой, но энергия и агрессия Меган удвоились. Женщина обрела новый смысл существования. Не будет преувеличением сказать, что подготовка к родам стала целью её жизни. Она вдруг обнаружила, что Мэйвис уже много лет страдает от разнообразных немощей и недугов, причиной которых стали невыносимые жизненные условия, невнимание и невежество (остальных, разумеется, не самой Меган), но главное – врачебные ошибки. История болезней уходила корнями в самое детство, когда безграмотная акушерка («Которую стоило бы вздёрнуть», – возмущалась Мег), потянула за ручку Мэйв, младшую близняшку. Все видели, что у женщины, очевидно, не было никаких проблем с руками – она двадцать лет таскала по рынкам фрукты и овощи. Мег, однако, не смущало отсутствие доказательств.

– Да вы взгляните только на её констуцию! Всё ж дело в констуции! Ребёночком она недоедала, это ж кошмар был какой-то. Папаша наш пил, а от матери толку не было, она ему и слова поперёк молвить не смела. С недоедания всё и началось, и посмотрите на неё теперь – разве ж она перенесёт беременность? У неё ж никакой констуции нет!

Длинный перечень претензий к врачебному сословию воспроизводился при всяком удобном случае. Фраза «врачебная ошибка» была её любимой.