Прощание с Ист-Эндом

– Я приду на похороны, – сказал он. – А пока что надо работать.

Днём в пабе было тихо, но по вечерам начинался кутёж.

– Ненавижу это место, – призналась как-то миссис Мастертон, которая выглядела скорее на шестьдесят лет, чем на свои сорок.

– И я, – ответила Джулия. – Всем сердцем.

Девочка с отличием сдала экзамены и получила право учиться с университете. Она мечтала об одном – поскорее покинуть дом. Но в 1930-е девушкам жилось непросто. Британия была сжата тисками Великой депрессии, работы не хватало, а платили очень мало. Джулии хотелось продолжать учебу, но без денег это было невозможно. Паб процветал, и отец не отличался жадностью, но она не осмеливалась попросить его оплатить ей учёбу. Она поговорила с матерью, и та велела ей обратиться к папе, но между ними была такая пропасть, что Джулия так и не смогла себя заставить. В конце концов она решила стать телеграфисткой на почте, переехала в район Лейтонстоун (куда более приличный, но менее шумный, чем Поплар) и поселилась в женском общежитии.

Джулии было одиноко. Она неизменно чувствовала себя чужой среди окружающих девушек, ей мешали какие-то внутренние барьеры. Она привыкла к роли наблюдателя и зачастую сидела рядом с хохочущей компанией, не зная, как ей разделить их легкомысленное веселье. Такое поведение настораживало товарок. Пару раз её спрашивали: «Ты чего это на нас уставилась?» – а она не знала, что ответить. Её провозгласили воображалой. Джулия старалась держаться дружелюбно с некоторыми девушками, но настоящей близости между ними не получилось. Как-то раз она пошла прогуляться в девичьей компании, но по возвращении поклялась никогда больше этого не делать. Если она не работала, то большую часть времени проводила в библиотеке, где читала всё, что попадалось под руку – исторические труды, романы, работы по теологии, записки путешественников, стихи и фантастику. Мир книг помогал ей расширить горизонты и уравновешивал унылую рутину коммутатора. Уйти с работы она не решалась, поскольку в годы Великой депрессии любая занятость была большой удачей.

Сама по себе работа ей тоже не особенно нравилась. Джулия трудилась усердно, но в глубине души понимала, что она достойна большего. Начальница была стервой и, казалось, особенно невзлюбила её – возможно, из-за того, что Джулия отличалась от остальных. Девушке жилось непросто, но, по крайней мере, она была далеко от душной семейной атмосферы, шумных попоек и призрака смерти, который, казалось, поселился в их доме. Она была согласна на что угодно – лишь бы не возвращаться.

Мать и дочь переписывались раз в неделю. Им обеим было нечего сказать, но они поддерживали связь. Они постоянно обсуждали Джиллиан: что она нормально себя чувствует, хорошо учится, дружит с дочерью викария, ходит на пикники воскресной школы и так далее. Мать мало писала о себе, и ничего – об отце.

Затем пришли ужасные новости: Джиллиан заболела. Викарий молился за неё. Вызвали врача. Им посоветовали уехать в санаторий. Миссис Мастертон поехала вместе с дочерью, и Билл снял для неё небольшой домик. О санатории отзывались хорошо, но им стало известно, что швейцарский воздух ещё полезнее. Говорили, что многие выздоравливают в местечке Санта-Лимог в Альпах. В середине зимы Джиллиан с матерью пересекли Ла-Манш, после чего отправились на поезде в горы в поисках исцеления. Но двухдневное путешествие оказалось слишком тяжёлым испытанием для девочки, и она умерла вскоре после прибытия.

Джулия была безутешна. Её семью прокляли. Она тихонько плакала по ночам в спальне, которую делила с двадцатью другими девушками, а днём молчала больше обычного. Она отправила матери длинное скорбное письмо и впервые раскрылась перед ней – к её удивлению, это оказалось действенно. Она написала короткое послание отцу, но так и не придумала, что сказать. Ей вспоминалось, как Джиллиан сидела у него на коленях и поедала хлеб, как он купил её сестре в подарок ленты и детскую кофточку, но что написать ему, она не знала. В конце концов Джулия отправила ему несколько слов на листочке, и ответа не получила.

Похороны состоялись в Швейцарии. Миссис Мастертон вернулась домой, но несколько месяцев спустя оставила мужа и уехала к сестре в Эссекс. Мать и дочь продолжали переписываться, и время от времени встречались и проводили день вместе. Отец всё также заправлял пабом, но Джулия не писала ему и не приезжала. Хотя ей жилось одиноко, она не жалела о том, что покинула дом. Воспоминания о пьяном разгуле вызывали отвращение, а мысли о смерти чересчур тяготили.

«Нет уж, – клялась она, – в “Руки мастера” я больше не вернусь».

Туберкулёз [30]

Юность иссыхает от невзгод…

Ода соловью.

Джон Китс

[31]