Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017)

Ребенок принимает роли и установки значимых других, то есть интернализирует их и делает их своими собственными. Благодаря этой идентификации со значимыми другими ребенок оказывается в состоянии идентифицировать себя, приобретая субъективно понятную и благовидную идентичность. Другими словами, Я – это рефлективная сущность, отражающая установки, принятые по отношению к ней прежде всего со стороны значимых других; индивид становится тем, кем он является, будучи направляем значимыми другими101.

Благодаря первичной социализации ребенок интернализирует систему ценностей и норм поведения, а также общий запас знаний – то, что «знают все» в данном сообществе102. Первичная социализация обеспечивает основу для вторичной социализации, которая осуществляется через различные социальные институции, «подмиры», относящиеся к социальному статусу, профессии или религии каждого индивида103. Проблема вторичной социализации заключается в том, что она встраивается в уже существующую внутреннюю реальность, созданную первичной социализацией. Другими словами, вторичной социализации «приходится иметь дело с уже сформировавшимся Я и уже интернализированным миром», который глубоко укоренился и «имеет тенденцию продолжать свое существование»104.

Отличительной чертой советской детской литературы являлось то, что все, кто участвовал в процессе ее создания и осмысления – и практики, и теоретики, – старались превратить ее в инструмент как первичной, так и вторичной социализации. Сильный упор на устные жанры (сказки, басни, легенды, песни) и на чтение поэзии вслух самым маленьким детям указывал на то, что детская литература была ключевым элементом спонсированных государством усилий по укреплению семьи в качестве локуса первичной социализации (или, в некоторых случаях, наоборот – попыткой избавиться от влияния семьи в целях нужной социализации). В первые годы советской власти семья как препятствие к созданию нового общества воспринималась настолько серьезно, что это стало частой темой важнейших текстов того периода. Хорошо известно утверждение, принадлежащее убежденному большевику и будущему члену Политбюро Николаю Бухарину, который в 1920 году писал, что «освобождение детей от реакционных влияний их родителей составляет важную задачу пролетарского государства»105. Однако если семья не была заражена «реакционными влияниями», а, наоборот, сочувствовала большевистским целям, она становилась идеальным локусом социализации, обеспечивающим воспитание в духе коммунистических ценностей. Но как властям узнать, какая семья какая? Нужен был новый социальный инструмент, который бы помогал прививать детям требуемый нравственный облик и позволял убедиться, что они хорошо усвоили новые ценности и социальные нормы. Таким образом родился на свет новый канон текстов для детей, пропагандирующий коллективизм и правильное мышление – самые необходимые качества советского гражданина.

Архетипические герои и основные сюжеты

Несмотря на очевидное разнообразие героев и сюжетов в советской детской литературе, мы можем выделить основные типы изображения героев и преобладающие сюжетные линии, учитывая при этом, что типология начала существенно меняться при появлении после 1991 года новых произведений для детей и подростков. Во множестве научных трудов по психологии, антропологии, лингвистике и литературоведению описывались базовые единицы и дискурсивные типы повествования, теоретически обосновывались соответствующие структуры нарративного дискурса. Многие известные исследователи – Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Жак Лакан, Джозеф Кэмпбелл, Нортроп Фрай, Михаил Бахтин, Юрий Лотман – внесли свой вклад в эту увлекательнейшую междисциплинарную область знания. Чрезвычайно интересен вклад русских формалистов, работавших с 1910‐х по 1930‐е годы: Виктор Шкловский, Владимир Пропп, Борис Эйхенбаум, Роман Якобсон и многие другие стали авторами важнейших исследований литературы как интерактивного соединения формальных приемов, которые, как полагали эти литературоведы, необходимо было подвергнуть научному анализу. Этот подход был направлен на то, чтобы демистифицировать литературный процесс, рассматривая его как мастерство и набор приемов, а не как выражение гениальности. Советский детский канон вырос на той же почве и испытал сильное влияние подобных представлений о литературе.