Прощание с кошмаром

Ненормальный. Сумасшедший. Безумный. Одержимый. Эти слова, которые кричала там, в спальне, эта девчонка и которые впоследствии повторялись на разные лады разными людьми — следователями, сыщиками, врачами, экспертами, — все эти слова не говорили об этом создании ровным счетом ничего. Его надо было видеть там, в подвале. А увидев, попытаться не испугаться.

Катя же сильно испугалась. Трусость такой же смертный грех, как уныние. Она это знала, однако… Колени ее подгибались. А сердце замерло. Она была одна в подвале с ними, каждый из которых пытался прикончить другого, бросаясь на противника, как взбесившееся животное.

Дикий и молниеносный переход от вполне благопристойной картины «посещения антикварного магазина» к этому вот бешеному побоищу в спальне и подвале казался страшным, нелепым и не правдоподобным… Что же произошло? Отчего Белогуров, этот холодный, апатичный ко всему на свете (так казалось Кате еще четверть часа назад по дороге в галерею) человек, в мгновение ока превратился в яростного, обезумевшего, крушащего все на своем пути Одержимого? Этот парень, которого он пытался убить и уже, уже убивает — душит, бьет, рвет на части, — этот парень изуродовал, избил и изнасиловал ту девчонку, в этом, что ли, одном вся причина такой ужасной метаморфозы? Выходит, она так дорога Белогурову, что за нее он готов либо убить, либо умереть?

Белогуров… Он не мог ни слушать, ни рассуждать в тот миг. Он убивал его. Убивал Чучельника, эту тварь, это Создание, которое…

Когда, бросившись на крики (он отчего-то сразу понял, что это такое может быть), распахнул дверь спальни и увидел их там…. Что он сотворил с Лекс, это животное, это чудовище?! Он хотел выколоть ей глаза, как тому цирковому пуделю из своего шизанутого детства! Белогуров оттащил его за волосы от визжащей Лекс. Отшвырнул к шкафу. А Чучельник… О, прежде от него никто из них никогда не слыхал таких слов! С ужасающим ругательством, с диким животным воплем, в котором не было уже ничего человеческого, он запустил в Белогурова лампой. Если бы попал — раскроил бы череп. Промахнулся, высадив лишь окно. Там, в спальне, он был сильным.

А сейчас здесь в подвале, загнанный сюда, как животное в свою нору, сбитый с ног на цементный пол, извивавшийся как червь в руках Белогурова, он снова казался другим, незнакомым. Хрипел, отрывал руки Белогурова от своего горла, рвался, словно пытался порвать ту невидимую цепь, что опутывала его все крепче. И все кругом рушилось. Все. Белогуров не думал об этом, но знал. вся жизнь дома и подвала Гранатового переулка шла прахом из-за… Из-за чего же?!

Но Белогурова это не только не останавливало, не отрезвляло, но и… Все, что он видел сейчас перёд собой, были глаза Лекс — полные слез, отчаяния, страха и мольбы. И глаза этого вот Создания, затуманенные удушьем и болью, но все равно полные ярости и ненависти.

Однако прикончить Сознание — задушить его, забить ногами до смерти, видно, было не так-то просто. Чучельник вдруг неимоверным усилием отбросил руки Белогурова от своего горла, вывернулся и сам вцепился в плечо противника зубами. А затем… Белогуров отлетел к стене, теряя сознание. В подвале раздался адский грохот, что-то полыхнуло страшно и ярко, запахло раскаленным металлом и горелой пластмассой.

Катя увидела, как парень, вырвавшись из рук Белогурова и нанеся ему ответный жесточайший удар по голове, подскочил к некоему подобию стеклянного саркофага у стены. (Ей и в голову не пришло, что это не что иное, как обычное украшение тренажерных залов и саун — установка для загара.) Парень со всего размаху саданул, ногой по его стеклянно-пластиковому корпусу. Видимо, он повредил проводку. Там вдруг все разом вспыхнуло, словно включили северное сияние. А парень заорал визгливо и хрипло:

— Она моя! Я ее делал, я старался — не ты! Ты ее не получишь! Никогда больше!

В багровых языках разгорающегося пламени, пожиравшего пластик… Катя видела это одно короткое мгновение. И потом ей казалось — а было ли это с ней наяву?! В пламени, в клубах черного едкого дыма словно плыла голова человека. Катя видела сморщенную серую кожу, закрытые мертвые глаза, длинные светлые пряди волос… Дым — это было последнее, что она помнила. обморок. Как она стыдилась впоследствии этой своей слабости. Грохнулась там, в подвале, в обморок от ужаса, как… Да как последняя идиотка! Катя так никогда и не узнала, что в этом месте она была не первой, кто подобным же образом лишился чувств.

От едкого дыма саднило в горле и потом, когда она уже пришла в себя и увидела, что полулежит на заднем сиденье какой-то машины. А Никита тут, рядом с нею. Вид у него был такой, что… Рыцарь печального образа с фингалом под глазом и расквашенным носом…

Из окон дома № 6 по Гранатовому переужу валили черные столбы дыма. Переулок перегородили пожарными машинами. «Скорая» тоже была — сияя мигалкой, воя сиреной, она отчаливала куда-то, словно белая яхта с красным крестом от охваченной пожаром гавани.