Прощание с кошмаром

— Ты излишне эмоционален, — Мещерский потянулся к пачке сигарет, лежащей на столике. Закурил. Катя не помнила, чтобы когда-либо видела Сережку с сигаретой. — Мы сидим не в дурдоме, Вадя. Это я знаю наверняка. А вот где… Я вчера в газете прочел: один мужик решил выращивать в подвале шампиньоны. Деньга решил заработать. Но сам землю лопатить не хотел. Был он умелец — прямо Кулибин-изобретатель. Кое-что в этом своем подвале оборудовал. Однажды познакомился с женщиной. Выпили они крепко. И очнулась она уже в подвале.., в ошейнике, как собака на цепи. Попыталась выбраться — бах, а лестница-то оказалась под током. А тот, кто ее туда, в этот подвал, на цепь посадил, этот мужичок-то, наш умелец, заявил ей: теперь я твой полный хозяин, а ты моя раба. Работай, расти шампиньоны. А попробуешь бежать… Однажды, не выдержав, она попробовала все же. Он покалечил ее, снова посадил на цепь, а в наказание на лбу ей вытатуировал слово «раб». И вот так она «работала» у него там целый год, пока ее не нашли. Чисто случайно, кстати сказать. А все это время мужик продавал свои грибочки на рынке. Машину хотел себе купить, иномарку. Так где мы живем, Вадя? Кравченко, отвернувшись, смотрел в окно.

— никто не мог предположить, что эти люди занимаются подобными делами. Никто, — продолжил Мещерский твердо. — Ни я, ни Катя, ни Колосов. Да будь тут на нашем месте самый великий гениальнейший криминалист, психолог, всевед — и он бы никогда не поверил, что такое вообще возможно. И что они, эти люди, к этому причастны. Поэтому некого винить: не догадались, не предупредили… Никита сейчас казнит себя нещадно, а… За что, собственно? За то, что хотел верить и в глубине души искренне верил человеку — этому вашему антиквару? Помнил, что тот добро им сделал, помог в трудный час, и был за это ему благодарен? Не желал оскорбить человека подозрением?

— Этот ваш порядочный хуже Чикатило, — мрачно заметил Кравченко.

— Может быть. Это мы сейчас с тобой говорим. А там, в том подвале — аду кромешном… Я вам вот что скажу, ребята, — можете со мной не соглашаться, но сказать я должен: было бы стократ хуже — не для дела уголовного, нет, а для самого Кравченко, для Никиты, если бы он выстрелил в него, этого человека там, в доме. Было бы только хуже. И это все равно ничего бы не решило, не исправило, потому что… Да он и сам это знает, Никита, я уверен. А так Бог, как говорится, отвел. Пока.

— У тебя вечно какие-то чудные идеи, Серега.

— У некоторых никаких идей нет, — огрызнулся Мещерский. Чувствовалось, что Колосова он никому в обиду не даст. — Я и больше вам, ребята, скажу: это дело такого сорта, что… Ну, словом, не милиции играть в этом странном деле главную роль. Здесь просто невозможен банальный конец: преступников задержали, и они в наручниках предстали перед судом, который, как известно, у нас «самый гуманный суд в мире». Если над ними и свершится когда-либо суд, то… — Мещерский вдруг запнулся, словно не зная, как закончить свою и без того туманную фразу.

В комнате повисла тишина. И нарушил её снова Кравченко. Он — это было видно по лицу — не совсем еще удовлетворил свое недовольство и любопытство.

— А что с девчонкой ихней? — спросил он у Кати. — Она в больнице по-прежнему?

— Да. — Катя вспомнила, как вместе с телегруппой ездила в Институт Склифосовского. С девчонкой с таким романтическим именем Александрина и такой простецкой фамилией Огуреева ей удалось по разрешению врача побеседовать всего десять минут. —Ей лучше, Вадя. Но повязки с лица пока не снимают. Возможно, нужна будет пластическая операция. А рука… Рука срастется и ребра тоже.

— Что же он ей так лицо изуродовал, этот щенок?

— Щенок? — Катя с содроганием вспомнила то создание, которое видела там, в подвале, в багровых отсветах пламени, в клубах дыма. Создание, которое пытался уничтожить, стереть с лица земли ослепленный яростью Белогуров и которое, в свою очередь, столь же яростно и беспощадно пыталось уничтожить его. Создание, в котором, казалось, не было ничего человеческого. — Я с экспертом-психиатром областной больницы говорила. Он, этот парень, единокровный брат Дивиторского, психически ненормален. Инвалид детства. Эксперт предполагает, что, видимо, человеческое лицо, голова человека всегда являлись для него своеобразным фетишем. Если учесть его профессию и то, чем он занимался у них в этом подвале, как раб на цепи…