Прощание с любимой женщиной

Мужчина и женщина смотрели друг на друга неотрывно. Лица их были недвижны - жили глаза.

Что сейчас вспоминалось ей? Кого жалела она? Она жалела кого-то, я чувствовал это. Может быть, она жалела любовь, которая - если это истинная любовь - обретает черты знакомого и привычного образа? Или она жалела себя, потому что лишилась любви? Или того, кто ее любил? Он не мог умереть - тот, кто любил ее. Когда умирает тот, кто любил, - глаза полны горечи и свободы. А она была несвободна - я прочел это в ее глазах, а несвободный человек не может любить того, кто лишил его свободы быть самим собой. Любовь - это право выбора. Выбор - удел свободы. Нет, наверное, она жалела себя, потому что, когда мы думаем об утерянном, чаще всего видим себя как в плохом телевизионном фильме, решенном одними крупными планами.

Мне показалось, что тот, кого она любила когда-то, был хорошим инженером или чиновником в иностранном ведомстве. Люди практики, знающие, отчего может остановиться станок или сорваться переговоры, они живут делом, и всякого рода эмоциональные рассуждения <по поводу> чужды им. А эта женщина, казалось мне, рождена мечтателем: она вся внутри себя - ведь глаза ее так похожи на твои. Видимо, она тоже подчинила себя своим представлениям, рожденным в детстве еще. (Если понаблюдать за маленькими девочками, играющими в <дочки-матери>, можно с определенной долей вероятия определить, какими они станут. Некоторые шлепают кукол и тоненько кричат на них, другие увещевают фарфоровоглазых детей своих, третьи придумывают им игры, чтобы самой освободиться и бегать наперегонки с мальчишками.) Представления о людях, морали, убеждениях, созданные в детстве характерами, обращенными в себя, - бескомпромиссны и жестоки; инженеру или дипломату, который знает разность истин, конечно же трудно с такой женщиной.

А мужчина? Холост он? Разведен? Одинок? У него было очень сильное лицо. Я жалею таких людей - на них словно бы проставлен знак качества, а мы, увы, рабы стереотипа. Нам навязаны представления - сухая поджарость привычно кажется нам синонимом мужества и внутренней силы. Нежное, детское лицо Юлиуса Фучика противоречит - в плане стереотипного восприятия героя всей его судьбе. Или Черчилль. Волевой политик, а лицо женщины, страдающей почечным недугом.

О чем думал тот мужчина так трудно и горько, неотрывно припав к глазам женщины? На лбу его залегла морщина. О чем вспоминал он, встретив эту женщину?

Отчего-то мне подумалось, что этот мужчина любил актрису, известную актрису, или певицу, хриплоголосую, веселую, грустную, чистую, распутную, нежную, ищущую, неверную ему и - одновременно - очень, до конца, верную. Это так трудно - любить знаменитую женщину; я посочувствовал седому мужчине. А потом я подумал о том, как он должен был тиранить ее любовь это одна из форм собственности. Женщина, которая принадлежит всем, должна была вызывать в нем ярость: <мое> - пока еще не объявлено вне закона. В слепой ревности он был одержим. Он завел себе любовниц, думая заглушить ревность и <уравняться> с нею. После этого он стал тиранить ее еще страшнее: фантазия должна быть уделом творцов, в противном случае она может выродиться в навязчивый бред.

...Я одернул себя: нельзя же так сочинять людей. Познать внутренний мир человека - удел гения, да и то не каждого. Когда гений начинает жестоко морализировать, навязывая свое <я> окружающим, мы восстаем, считая это тиранией. Гений обязан показать, так показать, чтобы мы испытали счастье обновления, чтобы нам открылась тайна, сложность и простота...

<А если они оба предатели? - спросил я себя. - Что, если каждый из них придумывает прошлое, увидав расплывчатый, возможный краешек будущего? Они смотрят друг на друга, но живут собою, каждый самим собою>.

Нечестны люди, вынудившие себя исповедовать эгоцентризм. Это не бывает врожденным, это не темперамент, это приобретенное свойство характера. Эгоцентрик существует под постоянным прессом двойного гнета своего мятущегося <я>, клокочущего, не выразившегося в деле, а потому болезненно самолюбивого, ранимого и обидчивого, и гнета, кажущегося гнета, со стороны всех остальных людей, которым постоянно надо казаться. Несчастные эгоцентрики лишены веры в этот мир, они живут своими представлениями о добре, справедливости, любви, которые не позволяют им принимать то, что хоть как-то отличается от тех привычных стереотипов, которые над ними довлеют. Они тиранят близких, пытаясь воссоздать стереотипную гармонию, подверстать окружающих под свои представления. Желание достигнуть идеального родило Великого Инквизитора. Дорога в ад вымощена благими намерениями, разве нет?