Прощание с Марией

— Будто я ем больше вас, вот уж сказали! — искренно возмутился я. — Просто я не привык к деликатесам, как вы, варшавяне. И стараюсь блюсти себя.

— А кто вчера вынес котелок супа из нашего блока, коль не ты? Может, скажешь, вру?

— Я вчера продал старшему вашего блока метлу, за это он и дал мне миску супа. Мы же все в ивняке работали. Кто вам запретил делать метлы? Вы-то в полдень полеживали себе, а я метлы вязал.

— Те-те-те, я тоже не глупей тебя. Да разве старший блока у меня возьмет? Ему интересней дать даром суп кому-то из вас, из освенцимских.

— А ты вот посиди с наше пару годиков, так и тебе всюду дадут вторую миску супа, — ответил я сердито и бегом побежал на свекольное поле, ругая себя за бесполезную задержку.

Метрах в ста подальше ров сворачивал к черному квадрату земли, которую буровили тракторы и экскаваторы. Перед самым поворотом насыпь у рва была удалена, и в стенке его были вырыты две неглубокие ямки, как раз чтобы ступня поместилась. Сунув ногу в ямку и уцепившись руками за край рва, я с усилием вылез наверх и, не обращая внимания на то, что куртка моя волочится по грязи, осторожно пополз между рядами свеклы. Здесь, отчасти прикрытый свекольной ботвой, я почувствовал себя уверенней. Выбрал самую крупную свеклу, не спеша оборвал листья и вытащил ее из земли. Потом стал высматривать репу, но, кроме пузатых бело-розовых свекольных клубней, ничего не удавалось приметить. Тогда я выдернул еще одну свеклу, сунул обе под куртку и, держа в руке несколько листьев как прикрытие от взора капо или часового, пополз опять ко рву. Соскользнув вниз и очутившись между его потрескавшимися, мокрыми стенками, я вздохнул с облегчением.

Достал сразу из кармана деревянную лопатку, почистил куртку и штаны, тщательно отскреб руки и ботинки и, поддерживая под полами куртки обе свеклы, поспешил к своим. Был я слегка разгорячен и дышал как загнанная собака.

— Слушай, друг, дай одну, дай хоть кусок! — упрашивали меня повстанцы, когда я проходил мимо них.

— Не приставайте ко мне, ну и народ! — закричал я почти с отчаянием, прижимая к животу отвратительно мокрые шары свекол. — Сами идите рвите! Свекла там для всех растет! Чего это я один должен трудиться?

— Так вам же легче, вы же молодой! — сказал тип в картонной покрышке.

— Ну и подыхайте, раз вы старые и боитесь. Если б я боялся, на мне давно уже трава бы росла!

— Так подавись же ею, сукин сын! — со злобой крикнул мне вслед тип в картонной покрышке.

Наконец я пробрался к бывшему диверсанту. Ромек сидел во рву на корточках, опираясь на рукоять кирки.

— Все равно никто не смотрит, чего зря стараться? — весьма рассудительно заметил он.

Я вытащил из-под куртки свеклу. Диверсант копнул киркой дно рва, сделал маленькую ямку, достал из недр своей одежды бесценный предмет — перочинный ножик — и аккуратно очистил обе свеклы, бросая очистки в ямку.

— Пошли мы, знаешь, однажды разделаться с одним старостой, недалеко от Радома, — говорил он, вырезая из свеклы жесткие, неприемлемые для гурмана, части. — Деревня называлась Ежины или Дзежины — что-то в этом роде. Окружили кое-как хату, и Волк — во всех историях Ромека Волк играет главную роль — залез в хату через окно, мы стоим, ждем, когда он управится. А его все не видно, и вдруг зовет меня. Влезаю, понимаешь, и я, осматриваюсь, темновато там, ан староста с бабой в кровати и вставать не хочет. «Выходи на допрос», — говорит Волк. «Я его не пущу, допрашивайте в кровати», — говорит баба. А староста с перепугу молчит. Пали, говорю, в подушку, чего не сделаешь для Родины! Пальнули мы оба вместе в мужика, аж перья к потолку взлетели. И ты думаешь, баба крик подняла из-за него? Вот и нет! «Ах вы, такие-сякие, — говорит, — партизаны паршивые, что ж вы мне подушку и перину изничтожили!»

— Чепуха все это, — высказался я, прибивая лопатой очистки в ямке. — При чем тут староста к свекле?

— А вот и при чем, и даже очень при чем, — диверсант подал мне разрезанную на части свеклу, которую я сразу спрятал в карман. — Потому как в кладовке у старого хрыча мы подцепили вот такое, — он изобразил рукою неправдоподобно большой круг, — кольцо колбасы.

— А скажите, пожалуйста, какой колбасы? Я, видите ли, в копченостях немного разбираюсь, — неожиданно вмешался старик в покрытых грязью, когда-то щегольских ботинках. Он тихонько подошел к нам и, опершись на лопату, благоговейно слушал рассказ диверсанта, с не меньшим благоговением следя за тем, как тот режет свеклу.

— Какой колбасы? Ну ясно, не вареной. Обыкновенной деревенской колбасы с чесноком, — насмешливо ответил Ромек, — Уж наверно, повкуснее этой свеклы. Сами понимаете!

Он подал мне пластинку свеклы и отрезал себе другую. У свеклы был противный жгуче-сладкий сахаринный вкус, и как проглотишь кусок, по телу ползло неприятное ощущение холода. Поэтому есть надо было осторожно, маленькими порциями.

— Дайте, пожалуйста, кусочек, не будьте таким жадным.

Старик в ботинках все клянчил со старческой настырностью.