Прощание с миром

Ядолго разглядывал эти картинки, каждая из которых, повторяю, была с ладонь величиной, не более того, во всяком случае. Постепенно разглядывая, рассматривая эти картинки, я решил, что это самая настоящая реклама вин. Что же такое это могло быть еще! Обыкновенная реклама вин. В самом деле: на одной из афишек была нарисована бутылка, на другой — фужер с вином. Явсе более заинтересованно разглядывал эти картинки, и чем дольше я их разглядывал, тем меньше я их понимал.

Между тем за окнами окончательно стемнело, и в вагоне загорелся свет.

На одной из остановок, по-моему, это было в Руане, ко мне в купе заглянул проводник, вернее даже сказать, переводчик, ездивший с нами. Он открыл дверь, желая, должно быть, удостовериться, есть ли кто в купе. Япопросил его войти и сразу приступил к расспросам. Мне страшно хотелось знать, что за странные плакатики были развешаны тут. Он довольно сносно говорил по-русски, и мне легко было объясняться с ним. Конечно, я сразу же высказал ему свое предположение, что, насколько я понимаю — это не более и не менее как реклама вин, не что иное, как реклама вин. Он очень удивился этому моему предположению. Он даже, как мне показалось, очень развеселился этим моим словам, захохотал даже.

— Реклама наоборот,— сказал он...

— Это — антиалкогольные плакаты, — продолжал он.— Сейчас во Франции идет неделя борьбы с алкоголизмом, вот почему эти плакаты и висят здесь...

Не помню теперь уже, как он сказал, то ли неделя, то ли декада. Не в этом дело. Может быть, даже месячник, совершенно этого не помню... Мне кажется все-таки, что он

сказал — неделя, неделя борьбы, что ли.

Один из этих плакатов особенно заинтересовал меня. Он висел как раз напротив, на противоположной стене. На нем был нарисован налитый до половины, именно до половины, бокал вина. И рука, ограничивающая уровень, показывающая, что больше чем до половины лучше не наливать. Я, естественно, спросил, что означает этот рисунок и что написано под ним.

— Здесь сказано так,— перевел мне мой собеседник: «Пить хорошее, пить мало — значит иметь возможность пить долго».

Надпись, что и говорить, была замечательная, она мне очень понравилась.

Мы так переходили от одной афишки к другой. И псе они были по-своему интересны. Мне жаль, что я не переписал их все.

Среди других, заинтересовавших меня картинок, была одна, которая более других была непонятна мне. На ней было изображено лицо человека со странно знакомыми, как мне показалось, опущенными в рюмку усиками, и такая же знакомая, падающая на лоб мокрая прядь. Вместо носа у этого, изображенного на плакате человека, была нарисована красная ромовая бутылка. И без того все было ясно: на рисунке был изображен явный Гитлер.

— А при чем тут Г итлер? —спросил я.— Он ведь, насколько я знаю, не пил?

Переводчик помолчал, потом, подыскивая слова, сказал:

— Здесь он просто как отрицательный персонаж... Кроме того, существует такая легенда, может быть, анекдот даже, что Г итлер жив, но давно уже спился, сделался обыкновенным алкоголиком...

Все это было очень забавно.

Я так переходил от одного плаката к другому и узнавал много интересного.

Наконец, в углу, за шторой, которой должно было быть прикрыто окно, я увидел, разглядел, если хотите, даже разыскал, еще один плакат, совсем уж непонятный. Смысл его

никак не доходил до меня.

На белом, застланном скатертью столе стоял стакан. На этот раз просто стакан, наполненный водой. Вокруг него сидели лягушки. Они сидели вокруг стакана, скрестив или, лучше сказать, сложив лапки, держа их молитвенно перед собой.

Я, естественно, поинтересовался тем, что было написано под этим совсем уже странным для меня плакатом, что все это означало и что могло означать.

— Это другое,— сказал мне тот же гид. Он даже замялся на минутку.— Это уже не отсюда, во всяком случае, сюда это не относится... Здесь написано,— сказал он через минуту, через мгновение: — «Воду пьют только лягушки»... Нет, даже так,— поправил он себя,— вернее даже будет сказать так: «Кто пьет воду — тот лягушка».

Мы посмеялись.

Это было действительно смешно. В самом деле: нельзя же пить одну воду. Во всяком случае, все ханжество такого рода пропаганды, как всякой другой пропаганды, я думаю, было снято этой шуткой, этой последней надписью под стаканом с обсевшими его, вымаливающими глоток воды лягушками...

До самого Парижа мы больше не останавливались.

МСЬЕ ЖОРЖ

По Парижу возил нас мсье Жорж. Мы иногда его звали просто Жоржем. В ресторане, когда мы обедали, мы старались посадить мсье Жоржа рядом с собой.

Был этот худенький парень из пригорода.

Мсье Жорж был еще очень молод. Кроме всего, он еще, что называется, был лихач. Громоздкий свой автобус он водил так, что воздух свистел за стеклами... Но всего лучше он тормозил. Тормозил он так, что мы разом все вдруг оказывались у него в кабине, а наши фотоаппараты, сумки и портфели летели нам на головы.

Наконец пришел день, когда мсье Жорж разогнался, а потом что-то случилось у него с машиной, она вдруг круто взяла в сторону и, внезапно скрежеща тормозами, встала поперек дороги.