Прощание с первой красавицей

До сих пор не могу понять, кому это нужно? Почему нельзя дать маленькому пациенту наркоз при матери, чтобы тот уснул в полной уверенности, что она рядом? Я готова была на все, чтобы только мальчик не переживал, но, увы: кроме меня, спокойствие ребенка больше никого не интересовало.

Наконец, ровно через час мучительного ожидания через анфиладу стеклянных дверей я увидела медсестру, толкавшую перед собой каталку. Андрюшенька вдруг вскинул ручки вверх, я кинулась к нему — и почувствовала ледяной холод его кожи.

— Он еще под наркозом, спит, — торопливо произнесла медсестра, увидев мой испуг.

— А почему мальчик… такой холодный? — запинаясь, произнесла я.

— Так холодно же в операционной. Так надо, — словно извиняясь, объяснила девушка.

Личико сына было бело-синим, и на нем застыла гримаса страха и боли. Я ревела, мне хотелось прижать ребенка к себе и согреть своим теплом, а дурацкий лифт все не ехал и не ехал.

Молоденькая медсестричка смотрела на меня с состраданием, сама едва не плача, потом вдруг, видно поняв мое желание, спросила:

— Хотите его взять? Я помогу, тут всего два этажа. И будет даже быстрее, чем на лифте. — И девушка в сердцах стукнула кулаком по кнопке подъемника, застрявшего где-то на первом этаже.

Конечно, я хотела. Я очень хотела! Так, что если бы не боялась навредить своему ребенку, уже бы давно сама схватила его на руки.

Юная медсестра помогла мне взять дитя, подоткнув одеяло так, чтобы оно не волочилось по полу, а я сняла туфли на каблуке и пошла босиком. Двигалась медленно, очень медленно, боясь споткнуться и навредить малышу, и те два пролета показались мне бесконечными…

На пятом этаже больницы, где лежала Любимцева, стоял забинтованный с ног до головы человек и курил. Я поставила на подоконник рядом с ним сумку и полезла в карман за запиской с номером палаты, как вдруг «мумия» повернулась и произнесла голосом Яковлева:

— Здравствуй, душа моя.

От неожиданности я едва не рухнула на пол.

— Игорь Семенович, ты?! Что случилось?

— Пустяки, душа моя. Сломаны два ребра. Все остальное цело, лишь слегка подпорчено.

— О, господи… — только и смогла выговорить я. — Что же ты здесь стоишь? Тебе ведь надо лежать!

— Сколько дней уж лежу, надоело.

— Сколько? Ты же от Вики уходил целый и невредимый!

— Не дошел, — хмыкнул Яковлев.

— Фу, Игорь Семеныч, что ж я из тебя все как клещами тащу? — возмутилась я. — Можешь рассказать толком, что с тобой произошло?

— А нечего рассказывать. Шел домой, собирался сразу лечь спать. У самого дома меня подкараулили. Двое. Свернул за угол и сразу получил дубиной по башке. Упал. Дальше били ногами. Кто и за что — не знаю.

— Но должны же они были хоть что-то тебе сказать?

— Должны, — согласился Яковлев. Подумал и добавил: — Но не сказали.

— Игорь Семеныч, ты мне врешь, — жалобно заныла я, — и тем самым подвергаешь мою жизнь опасности. Я не смогу быть осмотрительной там, где должна. Ну, посуди сам, какой смысл тебя бить, если ты все равно не знаешь, за что?

— Для острастки, наверное, — пожал плечами Яковлев, — в надежде, что я сам догадаюсь, за что избит.

— Ага, — уныло ответила я, — так я и поверила. Преступники тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. А ну, как ты не поймешь, кто тебя предупредил, и подумаешь на кого-нибудь другого? Или твой враг страдает манией величия, полагая, что он у тебя — один-единственный?

Яковлев засмеялся:

— Честно, душа моя, я не в курсе, кто постарался. Может, объявится еще. Вот тогда тебе и сообщу.

— Ладно, — вздохнула я, — не хочешь говорить, не надо. Пошли в палату, будем продукты делить. Ты, наверное, здесь совсем изголодался? Вот теперь мне хоть понятно стало, чего меня вдруг в магазин понесло, и я набрала харчей на мотострелковую роту. Я подсознательно чувствовала, что покупать надо не на одного, а на двух человек.

Перед палатой Яковлев остановился, опасливо огляделся по сторонам и тихо сказал:

— Подожди. Я сейчас тебе незаметно передам кое-что на хранение, а ты спрячь куда-нибудь подальше. Если вдруг что-то со мной случится, сама разберешься, что с этим делать.

И только я открыла рот, чтобы задать возникшие у меня вопросы, как он распахнул дверь. В палате пахло пивом, рыбой и давно немытым мужским телом. Невольно задержав дыхание, я поморщилась и подумала, что у бедного Яковлева в такой обстановке должно сильно страдать его чувство прекрасного. Всегда элегантный, подтянутый, окруженный ароматом изысканного парфюма и вдруг оказался в помещении, где запахи, как в конюшне.

Два соседа Игоря Семеновича по палате, увидев меня, замерли. Потом один из них, молодой неопрятный бугай, присвистнул:

— Вот это кадры! Я и не знал, что такие не только в кино бывают. Семеныч, познакомь!

— Остынь, Петруха, у нее трое детей, — ласково отбрехался Яковлев.

— Врешь… — протянул Петруха, недоверчивым взглядом окидывая мою фигуру. — Девушка, вам муж нужен?

— Нужен, — потупив глазки и зардевшись, ответила я. — Только Игорь Семеныч неправду сказал, у меня не трое детей…

— Ха, ну что я говорил! — удовлетворенно хлопнул ладонью по коленке Петруха.