«Прощание славянки»

— Да потому, что так не бывает, чтобы любовь и дружба вместе. Любовь это война! Насмерть! Кто кого! Идеальный брак — это побежденный и победитель. Раб и хозяин. У нас идеальный брак, Ивасик.

— Ну да, — понял я, — Костя — твой раб.

— Во-от, — она взяла меня за руку,— вот именно, Ивасик! Разве я за раба выходила? Я думала, что он Великий Гэтсби… А он раб… Неужели он такой, Ивасик?

— Он сильный, — сказал я.

— Сильный раб? — засмеялась она презрительно и закурила. — Ты знаешь, Ивасик, я бы счастлива была, если бы Костя Митю убил из-за меня. Наказал бы его за базар! Но он же не может… Не может…

— Почему?! — вдруг не согласился я. — Может.

Она захохотала.

— Ах, вот от кого ты пришел Митю спасать! От Кости!

— Ты меня не так поняла…

— Это ты ничего не понял, Ивасик! В дружбе ведь тоже, как в любви: один — раб, другой — хозяин. Ты Костин раб, Ивасик. Вот ты кто! Ты думаешь о нем лучше, чем он есть…

Я не обиделся, я хотел ей все объяснить:

— Люда, я отлично знаю, что Костя никогда бы не убил Суслика. Потому что тебе Суслик нравился… Не от Кости я пришел его спасать. Я просто не хочу, чтобы оба трупа свалили на Костю…

Людмила меня перебила:

— Оба? Ты думаешь, что Мангуста — он?…

И я ответил ей:

— Да.

Она затушила сигарету в пепельнице:

— А кто же Митю убил?… Ты знаешь?

— Догадываюсь.

Она посмотрела на меня насмешливо:

— О-о-о! Конспиролог… И кто же это? — наклонилась ко мне и прошептала в самое ухо: — Критский?

— Может быть,— сказал я.— Не сам, конечно… Кое-что еще нужно выяснить…

Она вдруг заторопилась и включила двигатель:

— Ты страшный человек, Ивасик! Ты — маньяк! Это я на конференции поняла! И ужаснулась. Как я могла в детстве в такое чудовище влюбиться?!

Весь Большой мы проехали молча. Я даже не спрашивал, куда она меня везет. Я ждал, что еще она скажет. И она сказала:

— Чучело, в тебя такая замечательная девочка влюбилась. Вчера все о тебе спрашивала, ждала тебя на вокзале. Надеялась, что ты придешь ее проводить. Брось ты ерундой заниматься. Влюбись ты в нее и кати с ней в Париж!

— Ты их вчера в Москву провожала? — спросил я.

Она усмехнулась:

— У меня алиби железное!

— Алиби чего? — не понял я.

Она мельком взглянула на меня:

— Ты чужим делом занимаешься! Кто тебя просит? Пусть Олег Салтанович врагов ловит. Ему за это деньги платят.

— Он же не тех ловит, — сказал я.

Она хмыкнула:

— Потому что тупой.

— Потому что в тебя влюблен, — сказал я.

Она стрельнула в меня взглядом, но ничего не сказала. А я продолжал:

— Не тех ловит и не тех отпускает.

— Это ты себя имеешь в виду?

— Колю Колыванова. Зачем генерал его в Швейцарию отпустил?

Она мне подмигнула и показала пальцем на крышу салона:

— Генералу во-он откуда звонок был. Немедленно отпустить и извиниться перед гражданином Швейцарии, — она засмеялась довольно. — Генерал побледнел у трубки и на цыпочки встал. Тоже — раб…

Я поймал ее на слове:

— Генерал Колю в Швейцарию отпустил, а ты его в закрытую «психушку» увезла в Озерки.

Она рассердилась:

— Слушай, чучело, иди ты знаешь куда со своей конспирологией! Делом займись, тебе говорят. Трахни ты бедную девочку и успокойся. Или уже не можешь?

Я не обратил на этот взрыв внимания:

— Ты же сама вчера ночью про «психушку» сказала.

— У-у, — застонала она. — Сказала, потому что так надо было!

— Кому?

— Я тебя возненавижу, Ивасик.

— Ты и так меня ненавидишь, — сказал я.

Она прижалась ко мне плечом, не выпуская руля:

— Разве можно ненавидеть свою первую любовь?

— Значит, можно…

— Ну хорошо, скажу, — она резко переключила скорость. — Так надо было Косте.

— Он-то при чем?

Она шумно вздохнула:

— Вот кого убить мало, так это тебя!

— Пытаются, — напомнил я ей.

— Плохо пытаются, — сказала она зло. — Костя не знал, что я с Гельмутом работала. Меня с ним поработать Митя попросил. Гельмут — старый Митин друг. Если бы Костя еще и про Гельмута узнал, он бы извел меня ревностью. Понимаешь? Ты брякнул вчера про этого психа Колю, Костя аж стойку сделал. Я и сказала, что в психушку психа увезла. Костя успокоился: псих ему не соперник. Костя жутко меня ревнует…— она презрительно усмехнулась. — Ревнивый раб.

— Значит, Коля в Швейцарии?

— Счастливый псих, — позавидовала она. — Вчера и улетел.

— А Гельмут?

— Гельмут раньше. Он же Колин прибор увез. Коля тебе разве не рассказывал?

— Ага, — думал я о своем.

Я не заметил, как мы подъехали к моему дому. Она припарковала машину к самому парапету набережной и откинулась спиной на дверь.

— Ну как? Удовлетворила я тебя, чучело? — Она посмеялась. — Я имею в виду твое больное любопытство. Твою болезненную страсть. Удовлетворила?

— А зачем ты украла бумаги? — спросил я. — Чтобы передать их Мастеру?

— Ой, блин! Опять! — вскрикнула она. — Я тебя сейчас убью! Честное слово!

Она достала из сумочки пистолет. «Беретта-90» — узнал я знакомую марку. Она воткнула ствол пистолета мне в брюхо. На лице ее блуждала загадочная и страстная улыбка:

— О! С каким удовольствием я всадила бы в тебя всю обойму! Всю! До конца! До последнего патрона… До последнего…

— Не надо, — попросил я. — Оставь меня для моей любимой девочки.

Она посмотрела на меня недоверчиво:

— Честное слово? Дай честное слово!