Прощание славянки

Очевидно одно: от Горби, выключающего микрофон Сахарову, до Горби, председательствующего в мэрии (новом здании у Белого дома) на оппозиционном Демократическом совещании в начале путины (то есть путинского правления), — такая дорога, такая пропасть, что мало кому удавалось ее преодолеть. Конечно, еще фантастичнее пример нашего Милована Джиласа, Александра Николаевича Яковлева, который стал для Горби тем, чем был Сперанский для Александра I. Из Политбюро, из клоаки ЦК КПСС, от организации процесса Даниэля и Синявского — до превращения в полноценного диссидента, до выстраданного и полного раскаяния. Если Раиса Максимовна была для Горби музой, то Яковлев был его ангелом-хранителем, его гувернером, наставником. А когда Горби споткнулся и отстал, то на пороге замаячил ГКЧП. К счастью, Михаил Сергеевич не был похож на Тито: он Яковлева не посадил ни на три года, ни на семь лет. Они просто разошлись. Яковлев-Сперанский мог бы и ельцинские реформы провести, и эрхардовские санкционировать. Но Михаил Сергеевич стал пугаться самого себя.

Огромный корабль скрипел, разваливался, тонул у него под ногами. Советский «Титаник» наткнулся на реальность, как на айсберг; все «вражеские голоса» оказались правы: социализм от капитализма безнадежно отстал. И эта истина распорола злополучный красный лайнер чуть ли не пополам. В холодных северных водах России тонуло помпезное и бесполезное советское прошлое с его подлостью, жестокостью и неравенством даже в праве на жизнь. Все было как на «Титанике»: шлюпок для большинства не припасли, только для первого класса. Ни один партийный или Лубянский босс не пошел на дно, все устроились. Впрочем, надо уметь плавать: это входит в определение «личность». Михаил Сергеевич не понял до сих пор, что СССР должен был утонуть, что это было благо прежде всего для пассажиров. Стоя на мостике обреченного корабля, он пытался его спасти; он не знал, что это кораблекрушение и есть первый этап спасения. Он поплыл против течения с весны 1989-го.

Много ненужных слов, много дурных поступков: арест комитета «Карабах»; саперные лопатки в Тбилиси; танки в Вильнюсе и в Баку; глупейший закон о защите чести и достоинства Президента СССР; жуткая история с враньем насчет Чернобыля и с солдатами без защитных костюмов, которых погнали на саркофаг. Впрочем, ведь либерал и джентльмен Александр I начал войну на Кавказе, сослал Пушкина, призвал Аракчеева, выгнал Сперанского. Так что Горби, растопившего Большой Лед, можно извинить. Конечно, он подобен Александру I: и в реформах, и в колебаниях, и в приверженности к Западу, и в конечном кризисе. Колебания Александра I от прогресса к реакции, снятие железного занавеса, неоднозначность высказываний и намерений, неожиданная аракчеевщина вызвали к жизни декабристский отчаянный митинг. Колебания Горби, его неумелые и неуместные попытки спасти Союз, его двойственность породили ГКЧП, едва не прикончивший страну и самого Горби и подорвавший здоровье Раисы Максимовны. Реформаторам нельзя колебаться, медлить и оглядываться назад. Принцип жены Лота.

По нашей исторической шкале советские и российские лидеры обратимы. Ничто не ново под политическим солнцем, и в каждом лидере после 1917 года можно увидеть одного из царей. Ленин — это, пожалуй, исключение. Он, объявивший войну своей стране и уничтоживший ее, сравним с монгольскими ханами Чингис-ханом и Батыем. Сталин — это, конечно, реинкарнация Ивана Грозного. Хрущев с его оттепелью, Будапештом–56, Новочеркасском и ужесточением режима в политлагерях — это Борис Годунов, чьи реформы и смягчение нравов захлебнулись в отчаянном страхе, новых репрессиях, шпионах и наушничестве, откуда и возник очередной кризис со Смутным временем, куда «вписался» Григорий Отрепьев. Брежнев, самовлюбленное и добродушное ничтожество, которым крутили и вертели и Суслов, и Андропов, — это, конечно, Михаил Романов, выбранный на царство за «незначительность», чтобы бояре могли спать спокойно. Свирепый «интеллектуал» Андропов близок по жанру к Павлу, который кидался на призраки и тени, мечтал о походе в Индию, посадил и сослал двадцать тысяч дворян и думал извести крамолу, а извел самого себя: и в 1984-м вместо очередного тирана за кремлевской стеной нарисовался еще один труп. Инвалид Черненко правил подобно старшему брату Петра I, Федору Алексеевичу, царившему так недолго, что его никто не успел запомнить.