Прощение

- Сравни свои руки с остальными частями тела, - с готовностью объяснила Кира; наш разговор происходил в пустом коридоре. - Ты высокий, плечистый, у тебя неплохая осанка, ты выглядишь, в общем-то, прилично, недурен собой, а вот руки у тебя вовсе не руки, а ручки, и это кукольные ручки. Не рабочие они у тебя, да и не мужские, если уж на то пошло.

С тех пор эти самые "кукольные ручки" стали постоянно мелькать в ее комментариях к моему существованию, а когда она сердилась на упорство, с каким я воротил от нее нос, публично подпускала язвительное замечание, что у меня, возможно, не только ручки такие. Но ее болтовня не пробуждала во мне даже раздражения. От ручек Кира перешла к нападкам на мою обособленность, и ее речи запестрели знакомыми оборотами: не как все, не от мира сего...

- Не как все, - с готовностью разъясняла Кира. - Например, почему многие уже загорели, а ты все еще белый, как будто зима на дворе?

- Я не хожу на пляж, - возразил я.

Общий смех покрыл мои слова, и среди прочих голосов слышалось чудесное произведение Гулечкиной глотки.

- Вот видишь, - обрадовалась Кира. - Ты не от мира сего.

Я не понимал, почему они смеются. Смущенный, я пробормотал:

- Но я просто не люблю ходить на пляж.

- Тем более, - вконец возликовала моя гонительница. - Или вот... почему ты ни разу не пригласил меня и Гулечку в ресторан?

Я посмотрел на Августу. Она с насмешливым видом прислушивалась к нашему разговору, и носик у нее был почему-то красный.

- А разве все другие вас приглашали?

- Еще бы... и только от тебя не дождешься, - наставительно и с укоризненной гримаской на лице проговорила Кира.

Благословляю тебя, Кира, за это поучение на вечное блаженство в раю, желаю тебе никогда не знать печалей и скорби, сулю тебе, сулю - ты найдешь еще человека, который щедро одарит тебя счастьем, покоем и любовью. Я приглашаю вас в ресторан, - сказал я, - обманешь, - усомнилась Кира, обманет, - ввернула Августа, - не обману, - гордо заверил я, - мое слово закон, - смотри, - погрозила Кира, - обманет, - стояла на своем Августа, я никогда не обманываю, - воскликнул я, - смотри, - сказали они, и мы договорились встретиться в субботу, завтра, на Садовой у почтамта в семь часов вечера и уже там, на Садовой, решить, в какой ресторан мы пойдем.

Если вся моя беда в том, что я до сих не приглашал их, следуя общему примеру, в ресторан, то остается лишь подивиться той легкости, с какой я ее перечеркнул и выбросил из своей жизни.

Однако образ успеха, который проступил за этим моим деянием, может быть всего лишь символическим, внушил мне скорее беспокойство, чем восторг, и я даже подумал о какой-то сомнительности полосы удач, на которую ступил: то застаю Гулечку в клубе в полном одиночестве и она не мешает мне заниматься эквилибристикой с пешкой, то выскакивает Кира со своим припевом "не как все" и тотчас протягивается цепочка к приглашению в ресторан. Не слишком ли просто? То, что вчера представлялось мне неосуществимой мечтой, сегодня само идет в руки. А где же борьба за счастье? И в чем тайна и наслаждение ею?

И еще загвоздка: восторги восторгами, но как они ни сильны, как ни волшебны, им не превратиться в кошелек, оплачивающий ресторанный счет, и, стало быть, завтра на Садовой в семь часов вечера обнаружится, надо полагать, некоторая надуманность моего энтузиазма, бессмысленность соревновательного бега между моим благим намерением последовать совету Киры быть как все и имеющимися в моем распоряжении средствами. Похоже, лукавому вздумалось поставить меня в смешное положение. Однако, сказал я себе, не унывай, не теряй голову. Рассудим, что притягательнее - общество Августы или... короче говоря, смекни, что станется с тобой, если ты упустишь представившийся тебе шанс. Короче говоря, сказал я себе веско, раздобудь денег, успокойся, приведи себя в порядок и ступи на ниву счастья.