Прощеное воскресение

Днем студентку четвертого курса Александру Домбровскую вызвали с лекций на кафедру Папикова, где она продолжала работать лаборанткой на полставки.

— Немедленно домой! Два часа на сборы. Желательно надеть военную форму и сапоги, ордена или планки. Взять все необходимое, как на войну, — шагая взад-вперед по кабинету, отрывисто говорил Папиков. — Сбор в семнадцать ноль ноль здесь. Куда? — останавливаясь посреди кабинета и, меняя тон, спросил он самого себя. — Этого я не знаю, но что-то чрезвычайное. За нами придет машина.

— Неужели война?! — встретила разгоряченную быстрой ходьбой Александру Анна Карповна.

— Непохоже. Но что-то из ряда вон выходящее. Нас никогда так не дергали. В команде Папиков, Наташа, Горшков, я и сам Иван Иванович — наш бывший начальник госпиталя, а теперь замнаркома, извини, замминистра. Надо мне еще по пути забежать на квартиру к Ивану, оставить ему записку. Потом он наверняка придет к тебе, ма, ты ему все объяснишь. А по телефону ему звонить я не стану. Зачем его баламутить?

— Понятно. Ване я все объясню, ты будь спокойна. Как у тебя с ним? — потупившись, спросила Анна Карповна. Вопрос был для нее очень нехарактерный.

— Привыкаю, — не глядя матери в глаза, отвечала Александра, — он хороший, а тем более адмирал, — закончила она с явной самоиронией в голосе.

— Дай Бог, — сказала мать, — человек он чистый, это правда — и тебя любит — это тоже правда…

— Да-да, мамуль, все в порядке! — скороговоркой выпалила Александра, надевая заплечный мешок, привезенный еще с войны и полный сейчас необходимыми пожитками. — Поправь, пожалуйста, лямки на спине. Спасибо.

— Присядем на дорожку, — предложила мать.

Присели на табуретки, помолчали минуту.

— С Богом! — первой поднялась со скрипучей табуретки Анна Карповна, троекратно поцеловала дочь и перекрестила. — С Богом!

О чреве тяжелого дальнего бомбардировщика, приспособленного на скорую руку под транспортный самолет, трудно было сказать «салон». Наверное, правильнее будет говорить «пространство». Так вот, все это немаленькое пространство — шагов тридцать в длину и шагов семь в ширину — было настолько забито всевозможными тюками и коробками, что для людей почти не оставалось места.

— А ну-ка, Натали, давай все быстренько разберем, растыкаем по пустующим углам, — после того как самолет поднялся в воздух и лег на курс, предложила Александра.

Женщины взялись за дело, и вскоре выяснилось, что если уложить все по уму, то для пятерых человек места более чем достаточно.

— Ай, да молодцы, девочки! — похвалил Ираклий Соломонович. — А у меня и выпивка, и закуска!

В новеньком, еще пахнущем заводской краской огромном по тем временам Ту-4 было шестеро членов экипажа и пятеро пассажиров, знакомых друг другу не первый год, что называется, своих людей: три генерала медицинской службы и два старших лейтенанта — операционные медсестры.

— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант, фронтовые сто грамм? — обратился Ираклий Соломонович к Ивану Ивановичу.

— Фронтовые не надо, авось не на фронт летим, — весело отвечал Иван Иванович, невольно помолодевший в близкой его сердцу компании. — Фронтовые не фронтовые, а по сто грамм налить можно, — перекрывая шум двигателей, громко добавил генерал.

Красноватым тревожным светом светила одна-единственная лампочка над входом в пилотский отсек, но глаза привыкли к полутьме, и все вполне различали друг друга. Когда нужно было подсветить, Ираклий Соломонович жужжал фонариком-«жучком» и давал свет в нужную точку.

На случай выпивки у Горшкова был припасен не медицинский спирт, а настоящая хлебная водка. Закусывали килькой в томате на кусках черного хлеба, намазанных сливочным маслом. Было очень вкусно.

— Хорошо в своей компании, — растроганно сказал Иван Иванович. — Давайте выпьем за Наташу и Александру.

Хотя пол под ногами зыбко подрагивал, а от потолка до небесной канцелярии было всего лишь несколько миллиметров — а может, и того меньше — дюралевой обшивки фюзеляжа, мужчины встали с тюков и выпили свои стопки молодцевато, от плеча, честь честью.

— Сейчас, когда в Саратове сядем, а потом вылетим к месту назначения, я вскрою конверт, и все станет ясно: куда и зачем? — умащиваясь на своем тюке, сказал Иван Иванович. — Во втором самолете бригада из пятнадцати человек, но это далеко не все мобилизованные, малая толика.

С секретного аэродрома в степи под Саратовом взлетели ночью. Иван Иванович тут же достал из вкусно пахнущей кожей командирской сумки серый запечатанный красной сургучной печатью конверт. Придерживая его на левом колене, протезом кисти левой руки в черной лайковой перчатке надорвал конверт, вынул оттуда единственный листок бумаги.

— Посвети, — велел он Ираклию Соломоновичу. Тот понажимал быстренько свой «жучок» и осветил ярким в полутьме лучом предписание.