Прощённые долги

– Это очень опрометчиво, Андрей, – упрекнул его Обер. – Ты ведь не за одного себя решаешь. У тебя есть мать и дети. Твой болевой порог очень высокий – я это лучше других знаю. Допустим, тебе не так трудно будет выдержать пытки, как другим. А если мать они захватят или детей? Придёт тебе письмо с оказией – сдавай агента, а части их тел начнём присылать по почте…

– У тебя есть сведения, что они собираются так поступить? – в голосе Озирского Готтхильф уловил лишь лёгкую тревогу. Он удивился, потому что ожидал более эмоциональной реакции.

– Я точно не знаю, но у других так бывало. Уссер вряд ли станет мне докладывать обо всех своих планах. Короче, этот вариант тоже нельзя исключать. Могут притащить в «баньку» вас всех. И. чтобы не тратить время на тебя, заняться ими в твоём присутствии…

– Ты не представляешь, какова моя мать! – с гордостью сообщил Андрей. – Вообрази, она трое суток не могла меня родить, потому что не желала кричать!

– Да, я знаю, что крики являются обязательным условием для нормального течения родов. Я же в фельдшерско-акушерском пункте работал, нагляделся на всякое. И что, она согласится принести себя в жертву? – Губы Обера онемели от ужаса.

– Ей будет куда больнее, если сын нарушит свою клятву.

– О, майн Готт, прямо Спарта какая-то! – Филипп торопливо полез за куревом. – Ну. А дети? Или клятва дороже?

– Филипп, давай не паниковать, а искать выход из положения, – предложил Андрей. Он покачивал ногой, внимательно разглядывая полоски на своих фирменных кроссовках. – Да, мне пора отсюда сваливать! – вспомнил он, вскользь глянув на часы. – Состав ведь уже в пути. Трогательно расставаться не будем. Сейчас решу, цепляться мне на товарняк или ловить попутку. До утра нужно передать твой чертёж Севке Грачёву.

– А-а, сыну великого отца? – Готтхильф по-доброму улыбнулся. – Понадеемся, что он примет правильные меры. Кстати, вот человек был – фантастика! Ничто его не брало. Из-за отца твоего друга я едва не лишился доверия клиентов. Мой препарат не подействовал на него однажды. Но потом я убедил заказчика, что остальные люди вовсе не такие… Ты куда сейчас, на Литейный? – Филипп бросил чинарик в пепельницу и встал из-за стола.

– Нет, я поеду к нему домой, на Кировский.

– Правильно делаешь. Устраивать свидания лучше подальше от вашего Главка. Удачи тебе! – Филипп сжал руку Андрея и никак не хотел отпускать. – Сейчас молока принесу, как обещал.

– Спасибо за всё, что ты для меня сделал! – вдруг сказал Андрей. – Начиная с золота в «царской водке», с крематория… И потом, когда умерла Елена, ты первый приехал ко мне, помог с детьми. Теперь вот этот эшелон… Я всё-всё помню и не знаю, как отблагодарить тебя.

– К чему такие тирады? – смутился Готтхильф. – Раз я это делаю, значит, хочу. И никакой платы не жду, потому что собой не торгую. Пойдём, выпьешь молока, а потом уйдёшь через лесок. И смотри в оба, всё время будь начеку. Поверь мне – Уссер вчера объявил настоящую войну и тебе, и мне…

* * *

Игорь Воронин проснулся, открыл глаза и некоторое время соображал, где находится. С тех пор, как Семён Ильич стал использовать его в качестве подсадного жиголо, Игорь переменил столько постелей, что окончательно запутался. Все спальни, где он успел побывать, слились в одну. Люстры, ночники, потолки, тумбочки, обои, ковры и запахи духов смешались в отвратительную кашу, которая заполнила мозг.

Сейчас он из-под ресниц изучал тяжёлые тёмно-оранжевые шторы и лепные потолки в неверном свете раннего сентябрьского утра. Воронин старался вспомнить имя лежащей рядом женщины, но почему-то не мог, и оттого злился. Но потом всё-таки сообразил, что он находится в доме на Кировском, а сплошь застеклённые окна комнаты выходят прямо на проспект, напротив Ленфильма. Потом, чуть повернув голову, он увидел блестящий концертный рояль с длинным хвостом и поднятой крышкой. Она заслоняла от Игоря заоконный, ржавый из-за штор свет.

Воронин поднялся на локте, облизал губы и подумал, что пил вчера совсем немного. Помрачение в мозгах произошло из-за сильного перенапряжения. Несмотря на богатый опыт, особенно в последнее время, Игорь не сходился темпераментом с Дарьей Грачёвой, и её потребности удовлетворял с большим трудом. Так как служба Воронина как раз и заключалась в постоянном общении с дамами, он чувствовал, что скоро вообще станет импотентом. Любая обязаловка убивала в нём интерес, и теперь он просто мечтал о ночи, когда рядом в постели не будет никого. И появится возможность элементарно выспаться.

Может быть, принудительный секс не был бы так противен, но случилась неприятность. Шефу потребовалось подложить Игоря к сестре мента с Литейного, чтобы иметь доступ в его квартиру. Вот тут и начались его страдания, потому что партнёрша, совсем недавно девственная, проявила свой буйный нрав. Такой прыти от неё не ожидали ни сам Уссер, ни Али Мамедов, ни, разумеется, Игорь.