Прощёное воскресенье

— Будешь соображать, когда прикажут! — сурово вмешался в разговор начальник следственной комиссии Зубко. — Это тебе не бандюг по тайге гонять. Офицеры! Разницу не понимаешь?!

— Нынче бил! — Родион понял, откуда может появиться опасность, но виду не подал. — Бил! Получается!

— Все мечтаешь в герои выскочить?! Забыл, как гоняли тебя в Лысой пади? Тоже хорохорился.

— Ты что взъярился?!

— Еще скажу. Пока сиди да слушай. Спросим, коли потребуется!

— Уймите страсти, товарищи! — Зайцев постучал по столу карандашом. — Готовиться надо сообща.

Только окрик его никого не успокоил, и разом вспыхнувшее напряжение застыло в молчании двух сидящих напротив людей, при этом Родион успел отметить — Зайцев тоже нервничает.

Боровик в спор не вмешался, он распахнул свой вялый рот, спросил:

— А на лыжах возможно обойти Никольск?

— Возможно, — ответил Родион, — по Дунькиной щели до Медвежки доскользил, а там с югов уже хребет голый. Ночь прождал и атакуй с уторка. Но есть одно хитрое дело…

Он в упор глянул на председателя следсгвен- ной комиссии, и тот, ничуть не сконфуженный, УХМЫЛЬНУЛСЯ СВОИМ тайным мыслям.

— Кто имя голицы поделает? Нынче среди гаежников умельцы вывелись. Среди их благоро- диев-не заводились. В лоб пойдут!

— Гадаешь, Родион! — пошевелил тяжелыми плечами бывший ветеринар Зубко. — Разведки толковой у тебя нету.

— Ну, паря, ты все, как есть, перепутал. Кто здесь нюхат да смотрит? Ты, голубь сытый! Вот и дай надежную разведку. Мое дело-бой!

— Забываешься, Родион!

Мясистое лицо Зубко стало наливаться кровью. Он остановил взглядом пытавшегося вмешаться Зайцева, но тут открылась дверь кабинета. Вошел высокий, сутулый матрос в дубленом полушубке и, оглядев присутствующих внимательным взглядом, строго спросил:

— Граждане командиры, у вас в городе дурных болезней не водится?

Еще никто ничего не понял, однако завороженный озабоченностью матроса Зайцев поспешил ответить:

— Среди инородцев бывают случаи. По причине неразборчивых связей. Что случилось, товарищ Шпрах?

— Ничего, — матрос зевнул, с хрустом потянулся. — Слухи разные ходят. Братва проявляет беспокойство за чистоту человеческих отношений.

И опять возникла неловкая пауза, только Зубко продолжал наливаться багрянцем, не спуская с Родиона пристального взгляда. В кабинет тем временем вошли еще два члена ревкома в длинных, не по росту, офицерских шинелях и новеньких портупеях. Следом заскочил Фортов, нашел глазами командира и показал пальцем в окно:

— Отряд на месте!

Родион ответил кивком, после чего Фортов исчез, прикрыв за собою тяжелую дверь.

Матрос сокрушенно разводил руками, бубнил под нос:

— Ах, какая живучая, зараза!

Его мыслями владело что-то трагическое, и он никак не мог успокоиться.

— О чем вы бормочете, товарищ Шпрах! Если относительно…

— Вот именно! — не дослушав, подтвердил матрос. — Именно о ней, заразе этой. Удивляюсь и возмущаюсь! Ну, юг! Понятно: роскошные условия и ничего больше делать не хочется. Здесь — ледяная стихия! Голгофа тонких чувств!

Зайцев не выдержал, сорвался на крик:

— Прекратите ваши анархистские штучки, товарищ Шпрах! Революция идет!

— Будет тебе, Лазарь, шуметь, — матрос по-домашнему устроился на подоконник, — и в революцию хочется…

Члены ревкома спрятали улыбки. Настороженность Родиона не прошла, он чувствовал — его продолжает рассматривать Зубко, и что-то сегодня непременно произойдет.

— Значит, так, Шпрах! — предупредил Зайцев. — Оставьте свои пошлые намеки при себе. Здесь — ревком! Для всех, товарищи: офицеры будут атаковать город!

— Пущай идут — накормим! — сказал, свертывая цигарку, командир кавалерийского отряда Петр Чумных. — У меня нынче пять лошадей сдохло и братские ушли.

— Все?!

— Еще с лишком: двое чалдонов шихтинских с ними убрались. Я их сторожить оставил, так напились тарасуну и сами ходу.

— О серьезной охране не побеспокоился!

Черных перестал мусолить самокрутку, ответил удивленно:

— Чо-по-чо, гутаришь, паря? Оне же не арестанты, сознательные бойцы красной армии! Хорошо, до боя сбежали…

— Что тут хорошего?!

За высокими стрельчатыми окнами в стороне, где рядом с сенокосами добывали недалеко от берега реки глину, точно горох по жести, застучали выстрелы. Члены ревкома молчали, только Зайцев пробормотал: «Ну, наконец-то!» — и начал нервно колотить карандашом по крышке стола. Он не ответил на вопросительный взгляд Родиона: похоже, стеснялся…

Выстрелы смолкли, тогда Зайцев сказал:

— Тюрьму освободили. Нельзя в такой момент оставлять врага под боком. Два побега на неделю. Нашли виновника. Ревком принял решение: ликвидировать контрреволюционеров! Все, кто сидит рядом с тобой, Родион Николаевич, приняли решение!

«Зачем он оправдывается? — колыхнулась тревожная мысль. — Мало кого кончали разве? Неладно что-то!»

— Надеюсь, вы поймете нас правильно?

Зайцев прижал карандаш к зеленому сукну стола, и бровь опять резко прыгнула вверх, сломалась посередине, стала похожа на крышу дома, где жил аптекарь Кухинке.

— Как это понять? — не утерпел Родион. — Правильно решили.

Члены ревкома смотрели на не^же то чтоб подозрительно, но не с доверием, и взгляд их был общим.