Прошедшее время несовершенного вида… и не только

В отделении милиции Витя сообщил ментам, что история им не простит ареста двух гениев и что если бы сейчас бушевала Вьетнамская война, то не они, а мы добровольцами вместе с героическим вьетнамским народом и с оружием в руках воевали бы против американского агрессора.

На Попкова надели смирительную рубашку, и нас повезли в ялтинский вытрезвитель.

В знак протеста

В вытрезвителе нас раздели до трусов, отобрали документы, и мы предстали перед суровой медицинской комиссией.

Поколебавшись между наркотиками и выпивкой, комиссия вынесла вердикт: тяжелое алкогольное опьянение.

Не согласившись с мнением форума и в знак протеста, Витя, сорвав с себя трусы, бросил их в лица обидчиков.

Нас затолкнули в камеру, плотно закрыв за спиной металлическую дверь. Оглядевшись, мы увидели до краев наполненную парашу, решетки на окнах и ряд коек, покрытых клеенкой и для надежности привинченных к полу. На одной койке валялся полуживой человек.

Разбуженный алкоголик сообщил нам, что не помнит, давно ли он здесь, и не ведает, когда выйдет.

Наутро нам выдали одежду, предварительно заставив вынести омерзительную парашу.

Сказав, что документы мы получим в отделении милиции в понедельник, отпустили с Богом.

Оказавшись на свободе и сев в такси, мы в отличном настроении покатили по весеннему цветущему Крыму домой в Гурзуф.

Прозорливо сделав обрезание

Прибыв в Гурзуф, Попков почувствовал небывалое творческое вдохновение.

Он тотчас принялся за дело. Соорудил подрамник, натянул холст размером 3 x 2 метра.

Продолжая беспробудно пить, Витя не покладая рук писал картину на тему «Художники в вытрезвителе», время от времени безуспешно пытаясь призвать меня на помощь.

В воскресенье к концу дня шедевр был готов.

На картине предстали два артиста – Прометея в момент вытрезвиловского осмотра.

Себе Витя не забыл вернуть трусы, меня же их лишил, прозорливо сделав обрезание.

Товарищ начальник, будьте гуманны!

В понедельник с утра мы направились в отделение милиции за паспортами.

Начальник сообщил, что на нас заводится уголовное дело по части второй (особо отягчающие обстоятельства) статьи Уголовного кодекса за оскорбление и оказание сопротивления правоохранительным органам и что из отделения мы должны проследовать прямиком в суд.

Вскоре нас под конвоем милиционера через весь город повели в здание суда. Путь лежал мимо кафе «Ветерок».

Поравнявшись с пивнушкой и желая «отметиться», Витя обратился к конвоиру:

– Товарищ начальник, будьте гуманны. В горле пересохло. Позвольте выпить стакан воды.

Милиционер разрешил, и Витя мгновенно исчез в «Ветерке».

Придя в ужас и быстренько отпросившись у мента, я погнался за Витей в кафе.

Было поздно: прикончив стакан водки, Попков уже закусывал соленым огурчиком.

Приговор

Судья нам вынес на редкость мягкий приговор: денежный штраф, высылка с Южного берега Крыма и сообщение по месту работы (Союз художников) с приложением материалов и карикатуры, изображающей художников-алкоголиков в зеленой водочной бутылке.

Оказалось, что судья был хорошим приятелем нашего руководителя Леши Соколова. Леша перед судом самоотверженно с ним выпивал, уговаривая не передавать дело из гражданского суда в уголовный.

Судья по дружбе согласился, потребовав в подтверждение оной ящик коньяка.

Мы были спасены.

Выстрел в упор

Вскоре в Москве на улице Горького в девять часов вечера Витя пытался остановить такси, желая добраться до дома.

Ему попалась инкассаторская машина. Пьяный инкассатор открыл стекло автомобиля и, приставив пистолет к Витиному горлу, выстрелил в упор, убив художника наповал.

Об этом тоже следует подумать

Первые работы, которые я считаю «своими», я начал делать в конце 60-х годов, сразу после окончания института.

К 1975 году у меня скопилось достаточное количество картин, чтобы сделать выставку.

Выставку организовали на один вечер в рамках Клуба живописцев в Доме художника на Кузнецком мосту. Инициатором мероприятия был член совета Клуба, мой друг – немолодой художник Жора Сатель.

Экспозиция предназначалась для профессиональных работников искусства. Вход был по пригласительным билетам, которые рассылались по специальному списку, утвержденному советом Клуба.

Ответственной назначили пожилую художницу-коммунистку Любовь Семеновну Рабинович.

Я написал фамилии людей, которых хотел бы видеть в зале.

Накануне вечера Рабинович, одетая по моде военного времени 20-х годов, с полевой сумкой на ремне, вручила мне утвержденный список гостей.

К своему изумлению, я увидел, что все еврейские фамилии аккуратно вычеркнуты из состава приглашенных Любиной рукой.

Пытаясь понять, что это означает, я обратился к ней за разъяснениями.

Любовь Семеновна, приблизившись, посмотрела мне прямо в глаза, как бы заглядывая в недалекое светлое будущее, и громким шепотом, призывая меня в сообщники, сказала:

– Нам с Вами, Гриша, об этом также следует подумать.

За… твою мать

Выставка должна была быть утверждена партийными органами.