Прошедшее время несовершенного вида… и не только

– Вы ж меня лысым взяли. Если кто обидит, приду и дверь задом выбью.

Если ему кто-нибудь не нравился:

– Ты двухметровый? Ну, иди сюда, я тебя метровым сделаю.

Интимные отношения обозначал кратко: «перетягивать матрас».

Однажды, придя с избранницей, сказал:

– Мы с Еленой Николавной идем друг к другу как встречный план. Пока папки нет, можно мы с ней у него в кабинете упадем? – уточнив с уважением, что она – кандидат наук.

Отпросился на горшок

У меня была ученица по имени Света.

Один раз Света пришла заплаканная и в отчаянии рассказала, что муж, занявшись нелегальным бизнесом, влип в историю. Ему угрожают жизнью семьи. В милицию идти нельзя.

Мы вспомнили о Лехе.

Он пришел в тот же вечер.

На вопрос Алеси, куда пропал, поведал:

– Тут ко мне пришли. Я отпросился на горшок и съел записную книжку. А может, они захотят и к тебе прийти: здесь у тебя Набоков, а тут – Солженицын, а ты лежишь, играешь на гитаре и куришь анашу.

Пусть думают, что они – Мересьевы

Света с непутевым мужем Лехе не понравились.

Тем не менее, узнав, от кого исходят угрозы, предложил найти злодеев.

– И что? – спросили мы.

– Скажу: не троньте Борю, а то я огорчусь, – ответил Леха. – Или привезу и велю ползти по полу. Пусть думают, что они – Мересьевы. Или отправлю в Шушенское учить устав КПСС.

В конце был упомянут Коля Каблук, который уладит дело.

Больше бизнесмена никто не трогал.

Динозавр

Я прилетел из Нью-Йорка в Москву и позвонил Лехе.

Мы встретились.

На прощание, протянув мешок с хохломой в подарок, он сказал:

– Гриша, динозавры вымерли, но я остался. Если что надо будет – позвони.

«Телега»

В 1983 году Союз художников Литвы пригласил меня совместно с художницей С. Богатырь сделать выставку в Вильнюсе.

Прогрессивный председатель СХ Тальберг дал разрешение. Вернисаж состоялся в конце июля.

В Книге отзывов появились противоречивые записи зрителей: от восторгов («Спасибо художнику – я могу теперь идти по жизни с гордо поднятой головой». Шапиро) до откровенных угроз («Г-н Брускин, снимите свои работы и скорее уезжайте к себе домой, пока вас не арестовали». Литовка).

Спустя неделю зав. идеологическим отделом ЦК компартии Литвы тов. Шепетис посетил выставку и, возмутившись увиденным, распорядился ее закрыть. Одновременно он направил в МК партии «телегу».

Горком, пожурив правление Московского отделения СХ за идеологический просчет, предписал «принять меры».

Руководство Союза художников вызвало меня на товарищеский суд, потребовав, по наводке литовского идеолога, представить улики – картину «В красном пространстве» и Книгу отзывов.

Перекроив предварительно Книгу отзывов и вырвав страницы с угрозами и обвинениями, а также вписав «хорошие» отклики, я явился на судилище. Началось представление, достойное пера Ионеско.

Человечество в опасности

Начальство не было уверено, что именно мне следует инкриминировать – сионизм или антисоветизм.

Решили вменить и то, и другое.

Все члены суда были художниками-бюрократами. Они потребовали объяснить содержание картины и ее красный фон.

В ответ я промямлил что-то по части общечеловеческого.

Тогда один партийный босс заметил, что это – чуждая советским людям идеология экзистенциализма, провозглашенная политически неграмотным французским философом Жан-Поль Сартром.

Другой чиновник обратил внимание коллег на то, что красный фон на картине не что иное, как издевательство над святым красным знаменем, а изображенные люди выдают злобный умысел автора – насмешку над достойным советским народом – строителем коммунизма.

Наконец, третий функционер грозно спросил, прочел ли я вчерашние газеты. Услышав отрицательный ответ, он вскипел:

– Напрасно. Мир, между прочим, на грани ядерной войны. Американцы потрясают оружием. Человечество в опасности. А вы себе позволяете такое!

На слове «такое» меня попросили выйти. Суд был закончен.

Приговор – общественное порицание.

Старик, ты, надеюсь, понял…

Любопытно, что человек, напомнивший собравшимся об американской угрозе, чуть позже нашел меня в кулуарах здания и, убедившись, что никого рядом нет, сказал:

– Старик, ты, надеюсь, понял, что я сделал все, чтобы тебя спасти? Ты сам себя погубил: вместо того чтобы молчать и вести себя тихо, ты все время возражал. Всем стало ясно, что ты не осознал своей вины.

Спас меня художник Игорь Попов, возглавлявший после смерти Тальберга Московский СХ. Когда «снизу» и «сверху» от него потребовали моего исключения из Союза художников, он ответил, что в этом случае сложит с себя полномочия.

Вероятно, Попов, с одной стороны, поступил, как говорится, по совести, а с другой – не хотел создавать опасного прецедента в подведомственной ему организации.

Я до сих пор благодарен этому достойному человеку.

Волчий билет

В 1984-м году у меня должна была состояться за несколько лет до того запланированная выставка в Центральном доме работников искусств.