Прошедшие войны

Все одобрительно закричали. Эдалх — сгорбленный древний старик, довольно проворно вышел в круг, кинул демонстративно на землю свой костыль, развел орлино руками и со всей серьезностью, стоя на одном месте, стал шутливо гарцевать. Все, кроме музыкантов и Шамсо, встали. В такт движений старика пондур и барабан замедлили свой пыл и перешли в ритм хода старой клячи. Старики обычно не выбирают себе партнершу, любая женщина сама может выйти в знак уважения возраста. Однако по традиции в круг выходят только жеро на закате зрелости. Они, зная, что их вряд ли кто пригласит, пользуются моментом, чтобы показать всем, что они есть и еще хотят жить.

Сразу три жеро бросились в круг, улыбаясь лицом и будто не замечая соперниц. Наступило короткое замешательство, и раздался дружный смех среди молодежи. Слово было за Шамсо.

— Так, так, подождите, — действительно озабоченно крикнул инарл. — Вы уже танцевали. Пусть танцует Лала.

Пытаясь скрыть досаду и смущение, две жеро вернулись в круг, а здоровенная, толстая Лала, тая от удовольствия, закружилась в бесконечно долгом танце вокруг старика, рассекая пространство мощными грудями, сияя краснотой щек. Хор девушек запел шутейные напевы. Молодые ребята кричали: «Смотри, какая жеро! Прямо из танца отводи ее домой!»

Старик еле стоял на ногах, ему уже было не до шуток, а Лала все ходила и ходила по кругу, наслаждаясь всеобщим вниманием.

— Всё, всё, хватит. Сколько можно? — наконец крикнул Шамсо.

Затем танцевали молодые. Мужчины танцевали с азартом, с шумом, с необузданным темпераментом и дикостью; молодые девушки — спокойно, грациозно, глядя только себе под ноги, подчиняясь в движении указаниям джигита.[30]

Кесирт стояла на самом краю, ее никто не мог увидеть, а она с трудом видела только головы танцующих, и то только благодаря своему росту. Она невольно вытягивала шею, ноги ее окаменели от холода, и пытаясь хоть как-то согреться, прыгала с ноги на ногу. Вынужденная отстраненность от происходящих событий разжигала ее девичье самолюбие, дыхание ее стало частым, в висках била дробь, румянец стал еще гуще и обширнее, алые губки капризно вздулись, черные глаза то ли от яркого света, то ли еще от чего сощурились и слезились.

В это время Цанка с трудом прорвался к Рамзану, который, явно охмелев, вяло хлопал огромными ладонями.

— Рамзан, Рамзан, — толкнул его сзади Цанка. — Дай мне станцевать.

Рамзан медленно повернул голову, блаженное выражение лица его стало сразу сурово-строгим.

— Ты чего пристал? Не видишь, какая очередь! Мал еще танцевать. Твое дело впереди.

— Рамзан, — не унимался Цанка, дергая родственника за локоть, — я хочу пригласить Кесирт.

— Чего, — вздрогнул Рамзан. — А где она?

— Там. На краю. Я просто хочу ее вывести к центру.

— Подожди.

Рамзан наклонился к уху Шамсо, что-то долго объяснял, и наконец, видимо найдя понимание, обернулся к Цанку.

— А ты хоть танцевать умеешь?

— Сумею, не хуже этих, — и Цанка мотнул головой в круг. После очередного танца в круг выскочило несколько джигитов, настаивая на своей очередности. Помощники инарла быстренько вывели их за круг.

— Внимание! — крикнул Шамсо, — я думаю, что будет уместным посмотреть на наше подрастающее поколение. В круг приглашается сын Алдума Цанка из Дуц-Хоте.

Юный Цанка, явно стесняясь, вышел в круг. Его длинные тонкие руки невольно дергались, кисти рук были плотно сжаты в кулаки, голова опущена, взгляд ползал по земле, боясь посмотреть в глаза окружающих. Он впервые вышел танцевать среди посторонних.

— С кем ты хочешь танцевать? — спросили помощники инарла. — С Кесирт, — не поднимая головы, сказал Цанка.

— С какой Кесирт?

— Дочь Хазы Кесирт, — повторил уже твердо и громко.

— А где она?

Движением головы Цанка мотнул в сторону еле видимой девушки.

— Дочь Хазы Кесирт — проходи, — крикнул Шамси.

Все замерли. Женщины расступились. Уверенно и спокойно Кесирт вышла в круг, надменно, но с благодарностью улыбаясь, посмотрела на Цанка, скинула с себя овчинный полушубок и расправила плечи… Все ахнули. Даже музыка затихла.

— Вот это красавица! — гаркнул пьяным голосом Рамзан.

— Платье, как у дочери князя, — шептали женщины.

— Только с ней буду танцевать!

— За всю свою жизнь не видел такой красы! — вскричал один старец.

— Чего остановились? Давайте музыку! — приказал Шамси.

Вновь заиграла пондур, забил барабан, хор девушек завел лирическую песню, восхваляющую красоту и благородство горянки. Все было очарованы, и только один человек стоял с посеревшим, как порох, лицом. Это был Шарпудин Цинциев. Его тонкие губы злобно сжались под черными густыми усами, брови сошлись, образуя глубокую щель на узком покатом лбе, желваки играли на скулах. Любил он Кесирт. Любил яростно, ревностно. Только о ней думал и желал ее. Давно бы своровал он ее, только брать в жены, в дом незаконнорожденную дочь нищей рабыни Хазы он не мог… А страсть кипела в нем. Злила его…

…Все дружно захлопали в ладони. Начался танец. Цанка неумело, скованно дергался, затем поняв, что на него все равно никто не смотрит, стал гарцевать, выдавать различные джигитовки.